Избранное

— Не знаю. Так просто…

Суровое лицо Пирша требует более ясного ответа.

— Тошно мне воевать, — неохотно поясняет Матуш. — Не нравится мне это…

Пирш в удивлении прищелкнул языком.

— Да что ты говоришь? Всерьез? — И обращается ко всем присутствующим. — Слыхали? Коллеге не хочется воевать. Ему это не нравится!

В Матуша впиваются злые взгляды.

— А фашисты тебе нравятся?

— Не нравятся! — отвечает Матуш и упрямо добавляет: — Но и убивать мне не нравится.

Пирш с автоматом в руке подходит к нему.

— А вот нам пришлось убивать сегодня, нравится это кому или нет, — тихо произносит он. — Кстати, и ради тебя тоже. Чтобы вызволить вас из этого поезда.

Вся землянка напряженно ждет ответа.

— Ты домой помчался, а я стрелял. Заткнулся бы ты, приятель.

— Ну, ну, Винцко, потише, — вмешался отец Матуша. — Ты его не знаешь — и не задирайся.

Пирш в упор смотрит на Матуша и его отца.

— Это и впрямь ваш сын?

Отец смущенно кивает.

— Ну что ж, не всякая работа удается… — роняет Пирш под общий смех. — Лучше пошлите-ка его домой, пускай переждет войну там, у жениной юбки.

Матуш подымается.

— Какое тебе дело до моей жены, ты!..

Отец, вскочив, встает между ними.

— Кончай, Винцо! Ты не имеешь права так вот сразу… И ты не командир!

Лицо Пирша полно презрения.

— Такие вот хуже всего… — медленно говорит он, глядя Матушу прямо в глаза. — Такие трусы, что отсиживаются дома за печкой, выжидая, пока немцев прогонят другие.

Глаза обоих мужчин встречаются — в них молчаливая ненависть.

Взгляды эти — словно лезвия отточенных клинков.

16 КАРТИНА

В деревне

В Яворье ворчат машины: нагрянул моторизованный отряд СС.

Мотоциклы и грузовики уже сосредоточиваются на маленькой площади перед лавкой.

В деревне сразу прекратилась жизнь — будто остановилось кровообращение: закрыты ворота, захлопнуты ставни. Люди словно провалились сквозь землю.

На вымершую улицу медленно оседает пыль, поднятая машинами.

От лавки в глубь деревни походным маршем направляется группа эсэсовцев.

Во главе ее — гардист Амброз; зеленый велосипед, как всегда, при нем.

— Hier…[7] — указывает он на один из домов на противоположной стороне улицы.

Тотчас же двое солдат бегут к дому.

Амброз указывает на следующий дом.

— Hier.

Убегают следующие двое солдат.

И так они проходят через всю деревню.

— Hier… И здесь, опять hier.

Амброз произносит это спокойно, без ненависти, даже несколько торжественно: он наслаждается минутами своей власти.

— И еще, и тут hier! — указывает он на дом Сиронёвых.

Солдат, шагающий рядом с гардистом, в широкой ухмылке раскрывает рот, полный золотых зубов.

— Вы можете гаварить… я панимать харашо, — сказал он вдруг на ломаном чешском языке, как обычно говорят судетские немцы.

Амброз тотчас разговорился:

— Вся эта деревня — сущая партизанская банда, а меня… меня они ненавидят! Рады бы утопить меня в ложке воды! — Он с горечью показал на велосипед. — Вот, взгляните, это они делают каждый день!

Обе шины, разумеется, спущены.

17 КАРТИНА

В лавке

Староста и двое пожилых крестьян терпеливо, невозмутимо слушают командира немецкой части, оберштурмфюрера Риттера.

— Ich brauche Holz… Pferde… Männer… Fuhrwerke… sofort![8]

Староста лишь пожимает плечами.

— Мы, извиняйте, не понимаем. Ничего не понимаем…

— Да и нет у нас ничего! — присоединяются к нему крестьяне.

— Pferde… Männer… Fuhrwerke! — кричит немец. — Sofort!

В сопровождении гардиста Амброза входит солдат-переводчик.

— Командант… он вас требует для сотрудничества, — обращается переводчик к крестьянам. — Он нуждается в… ему нужны мужчины, лошади, фуры и…

— Was ist denn? — перебивает оберштурмфюрер. — Was soll das bedeuten?[9]

В лавку входят старики и женщины, молодые и пожилые; тут и мать Матуша, его жена Анка и сестра Зузка, она босиком — так, как ее оторвали от работы; здесь и дед Матуша. Но сильных, здоровых мужчин тут не видать.

Не веря своим глазам, оберштурмфюрер смотрит на процессию женщин и стариков.

— Wo sind die Männer?![10]

— Где есть мужчины? — кричит и переводчик. — Команданту нужно мужчины и лошади… и дерево… Очень много дерева. И sofort!

Староста и крестьяне молчат — с таким видом, словно и теперь еще не совсем хорошо все поняли.

— Ну, леса-то здесь — ой-ой сколько! — подает голос гардист. — И мужчин хватает.

— А где же они, черт возьми, где они есть?

— А там, — гардист делает широкий неопределенный жест. — Там, где и лес… в горах, с вашего позволения.

Переводчик подскакивает к крайней женщине, которая стоит ближе всех.

— Где есть ваш муж?

— Мой муж вам лес не привезет. — Женщина спокойно смотрит на солдата. — Он умер год назад.

Палец немца указывает на женщину, стоящую рядом, — это мать Матуша.

— И ваш муж? — спрашивает он иронично. — Тоже мертвый? — Сиронёва не отвечает. — Где он есть? Гаварить! — Женщина, опустив голову, молчит. — Партизан, а? Бандит?

Мать Матуша не умеет обманывать. А может, она онемела от страха.

— Ты… не будешь гаварить? — Рука немца угрожающе поднялась.

Дед подскакивает к невестке, заслонив ее собой.

— Не тронь! А то я тебе… — вскипел старик, но не успевает договорить — под ударом, доставшимся ему.

— Не бейте! — кричит Зузка. — Я… я скажу!