Читаем Избранное полностью

Знакомая улица выводит меня на тропинку гончаров. Звон и стук молотков стоит над тропинкой. Я не могу удержаться, чтобы не заглянуть в мастерские.

Лудильщик Наби встречает меня как родного сына. Он знал о моем падении с лошади и от души жалел деда. Завидев меня, он даже на минуту перестал лудить кастрюлю.

Уста Савад, игрушечных дел мастер, на радостях сует мне в руку свисток.

Всюду меня встречают радушно, привечают, жалеют деда, мать, отца. Вспоминают бога, оставившего меня в живых. Это все те же люди, которых дед в глаза поднимал на смех, но любит от души. Те, что давали жизнь тропинке гончаров.

На обратном пути я догнал Вачека, возвращающегося с участка. Безумец, он со своим отцом и сейчас находил там что делать.

Я поравнялся с ним и зашагал рядом. Мы не сказали друг другу на этот раз ни одной дерзости. Мы вообще не проронили ни слова, но друг друга поняли без слов: оба мы шли под одной тучей.

*

День был испорчен с самого утра. Чуть свет прибежал Васак. Я к чему-то придрался и обругал его. Он ушел, хлопнув дверью, сказав, что ноги его в этом доме больше не будет. Потом мы повздорили с Аво.

После того как я сломал руку, Аво был ко мне очень внимателен: не грубил, как раньше, и исполнял все мои поручения, как подобает это делать младшему брату.

Мать радовалась, глядя, с какой трогательной заботой Аво ухаживает за мной. Но мне это не вскружило голову. Я знал, что брат просто жалеет меня, что при первой же возможности, стоит только мне стать на ноги, он по-прежнему будет пользоваться случаем, чтобы подложить мне свинью.

И в самом деле, разве не он содрогался от приступа смеха, когда к нам впервые после моего падения с лошади пришла Асмик, и я при этом краснел и бледнел и все говорил невпопад?

По мере того как я поправлялся, Аво все больше наглел.

— А не припомнишь ли ты, Арсен, — спрашивал он, хитро сощурив глаза, — про какую девчонку ты все бредил, когда лежал больной?

Я молчал.

— Из-за нее даже с Васаком сцепился. Все ругал его. Неужто не помнишь? Жаль. Вот и у меня отшибло память. Все вертится на языке, а никак не припомню.

Я молчал, кусая губы.

Вечер. Мать подает ужин.

— Я вам положила вместе, не подеретесь? — говорит она, ставя передо мной и Аво чашку с супом.

Не успели мы поднести ложки ко рту, как в дверях появился Васак.

— Теща тебя любит, ох как любит! — смеется мать. — Садись, Васак. Ешь с ними, я еще подолью.

Васака не нужно долго упрашивать. Он присаживается к нам, принимается есть.

— Мама, а что такое теща и почему она любит Васака? — с невинным видом спрашивает Аво, уплетая суп.

— Теща — это мать жены. Так говорят, когда человеку везет.

Отправив ложку в рот, Аво лукаво улыбается:

— Ну, тогда эта теща должна любить и Арсена.

Мать не глядит на Аво, будто не слышит его.

— Она должна любить и Арсена, — повторяет Аво, делая ударение на каждом слове, — потому что у обоих у них одна теща, и то ненастоящая.

Я давлюсь луком. Васак, поперхнувшись, дико таращит глаза.

— Не обращайте на него внимания, — говорит мать. — Кто слушает его болтовню? Ешьте.

Мы снова заработали ложками, но суп застревал в горле, как сухой кусок хлеба.

Аво, глядя на нас, давился смехом.

*

Звездное небо смотрит в ертик. Я лежу без сна и думаю. У меня до утра еще много времени, и я думаю о разном. Тигран-бек. Интересно, что за фрукт этот Тигран-бек и почему он задержался у нас? А в чьем доме лакает яйца наш бывший постоялец? Ему у нас явно не понравилось, всех кур переел и перебрался к другим, осчастливить их своим присутствием. Еще говорят, царя нет, его свергли. Сколько раз его свергают, предают анафеме, а он снова воскресает. Откуда взялся этот Тигран-бек со своими головорезами, если царя нет, если он не воскрес? Понять трудно. Кажется, перемудрили с этим царем. Свергли одного, а на его место появились десятки других царьков: Керенский, Нжде, Дро, теперь этот Тигран-бек.

Смешно не смешно, а я со своим падением с лошади вышел в герои. Я это в полный серьез. Посмотрите на Сурика, и, может, слов не понадобится. С какой завистью он смотрит на меня, на мою косынку, перекинутую через шею, в которой покоилась распухшая рука. Сломанная моя рука была в его глазах верхом моего героизма. Не только Сурик, все ребята нашего тага завидуют мне, моей косынке через шею. Мой скандальный провал ставят мне в заслугу. Выходит, падая с лошади, я совершил какой-то подвиг.

Что скрывать, жажда славы меня никогда не покидает. Я нуждаюсь в признании моих каких-то особых достоинств и теперь вознагражден. Я герой. По правде сказать, сесть на такого жеребца, на дикого неука, не каждому по плечу. Если разобраться…

До слез растрогал меня Каро, гимназист Каро, с которым я не был близок. Он пришел навестить меня и, уходя, около меня оставил несколько тюбиков акварельной краски, чтобы я из них сделал себе берлинскую лазурь…

А Асмик? Каждый раз, думая о ней, я ловил себя на том, что сердце мое бешено билось от радости. Я понимаю, даю себе отчет, что такой шкетик, как я, уважающий себя мальчик не должен водиться с девчонками, и все-таки не могу отогнать ее от себя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Огни в долине
Огни в долине

Дементьев Анатолий Иванович родился в 1921 году в г. Троицке. По окончании школы был призван в Советскую Армию. После демобилизации работал в газете, много лет сотрудничал в «Уральских огоньках».Сейчас Анатолий Иванович — старший редактор Челябинского комитета по радиовещанию и телевидению.Первая книжка А. И. Дементьева «По следу» вышла в 1953 году. Его перу принадлежат маленькая повесть для детей «Про двух медвежат», сборник рассказов «Охота пуще неволи», «Сказки и рассказы», «Зеленый шум», повесть «Подземные Робинзоны», роман «Прииск в тайге».Книга «Огни в долине» охватывает большой отрезок времени: от конца 20-х годов до Великой Отечественной войны. Герои те же, что в романе «Прииск в тайге»: Майский, Громов, Мельникова, Плетнев и др. События произведения «Огни в долине» в основном происходят в Зареченске и Златогорске.

Анатолий Иванович Дементьев

Проза / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза