Избранное

Прелюдия

Я вижу в старости, как ум глядит лукавей

и судит вкось, но не во сне же немо я
толкую с ним о том, которая из явей
поистинней других, понеже не моя.
Но разве от ума добьешься толку?
(Ведь он боится выйти из себя).
Кладу искусственные зубы я на полку
(авось другому пригодятся волку!)
и существую втихомолку,
по жизни, как по воздуху, гребя
руками и налево и направо.
(Дощатый сна качается причал).
Да из себя ли я блажного накричал?
Не помогла ли мне моя орава?

Фуга

Орган сияет, как воздушный лес.

А старый ум, заштатный органист,
на лавку, червием источенную, взлез,
по ней елозит. Ну-ка, погонись
руками борзыми по бору Баха!
Грубит труба. И высь несется вниз.
В поту душа, и брюхо, и рубаха.

И что сыграю я своей ораве?

Вся уйма музыки — как разливная тьма.
Лукавый ум переключает яви,
и тема тьмы рождается сама.

Брось, музыкант, дедок невеликатный!

Судьба, как баба банная, груба.
И подмывает пол. Брось, органист заштатный,
давить на клавиши! Ведь всё равно труба.
Играй руками или же ногами,
играй на хорах или же в гробу.
А музыка всей уймою на гамме
семитоновой вылетит в трубу,
как ведьма, к очень неприятной яви
и, в непроглядном времени пляша,
она Любаве скажет, как забаве:
Намаялись! Пойдем-ка спать, душа!

1-7 ноября 1975

(«Люди видели Тебя, и насказано»)

Люди видели Тебя, и насказано
так, что вся твоя парсуна дегтем мазана.

Или это от забот дня рабочего

набрехали, что Тебя скособочило?

Чем же, дескать, были вы очарованный?

Ведь у глаз-де цвет воды дистиллированной.

А затылок-де трясет крысьим хвостиком,

на гимнастике душа стала мостиком.

Может быть и так, да вот жаль, что по мосту

запрещается проезд даже помыслу.

Но возможно, что народ завирается

и гурьбою через мост перебирается.

Пусть хоть этак, хоть растак — мост да улица.

Не гулять бы на мосту, а пригулиться!

Пусть и улица пойдет малость пьяная —

не Разъезжая она, не Расстанная!

Пусть Тебя и бесом в бок, пусть, счастливица!

Только дал бы бедный Бог нам увидеться!

12 ноября 1975

НАДГРОБНОЕ САМОСЛОВИЕ (фуга)