Избранное

Написать на куртине бы лето!
И от солнца холст полосат.
Как в последней картине балета,
весь на сцену выходит сад.

От решетки и до калитки,

будто прыткие пастушки,
пораспрыгались маргаритки,
но прыжки их — лишь на вершки.

Ход подсолнухов одинаков:

тик да так они — так да тик!
Вьются в такт им юбочки маков,
жмутся нежно фижмы гвоздик.

И петуний китайские шляпки

закивали во все углы...
Свищут пеночки и оляпки,
и малиновки, и щеглы.

Георгины еще в покое,

а пионы уже трубят,
но как лебеди спят левкои,
Лоэнгрины белые спят.

В страсть кидаясь и в пыл шиповный,

разворачивают розы рты,
размалевывают, как поповны,
девы-мальвы свои мечты.

И звенит жемчугами франта,

и в зенит идет и в надир
голос — палевое бельканто,
гладиолус, тенор, Надир.

И статс-дамами астры встали

в перьях страусовых, и вот —
сам Прокофьев ведет из дали
королевских лилий гавот.

И от солнечного оркестра

расписной и зной и туман.
Машет палочкой Август-маэстро,
сумасшедший балетоман.

Нет, не в «Фаусте» заклинали

вас, цветы, именами менад —
это в летнем балетном финале
весь на сцену выходит сад.

1944

(«Очень нежной тишиной»)

Очень нежной тишиной
окружен я, как женой,
и просторными руками
комнатенку охватив,
тихо, как немой мотив
над глубокими веками
мыслей, чаяний и книг,
ничего не замутив,
образ женщины возник,
той, которой нет в помине,
той, которой в мыслях нет,
и в лимонно-кислой мине
я погряз, — но мой портрет
стал от этого не хуже,
ибо тише, уже, туже
очень нежной тишиной
окружен я, как женой.

1944

ПОТОК ПЕРСЕИД

Ночь плачет в августе, как Бог темным-темна.
Горючая звезда скатилась в скорбном мраке.
От дома моего до самого гумна
земная тишина и мертвые собаки.

Крыльцо плывет, как плот, и тень шестом торчит,

и двор, как малый мир, стоит не продолжаясь.
А вечность в августе и плачет и молчит,
звездами горькими печально обливаясь.

К тебе, о полночи глубокий окоем,

всю суть туманную хочу возвесть я,
но мысли медленно в глухом уме моем
перемещаются, как бы в веках созвездья.

1945

(«Теплом учетным околдуй»)

Теплом учетным околдуй,
защелкни на всю ночь замок!
Беспутный ветер-обалдуй
за окнами насквозь промок.

Шатаясь, как из кабака,

осенней горечи хватив,
свистит он, взявшись за бока,
свой разухабистый мотив.

А мы вдвоем под этот вой

избой, как сном, окружены,
и этот вечер — вечер твой,
и мы в него погружены.

А тень повисла на гвозде —

пальто, уставшее за день,
и ночь растет у нас в гнезде.
Потише! Счастья не задень!

Птенца слепого не спугни.

Ему тепло. Пусть до утра
за дверью ветер и огни
и ржавой осени пора.

24 сентября 1949

1950-е

САД И НЕБО