Избранное

3

А зала мучить рада:

я кол, я вол, я мул,
я пол, я стол, я стул,
трибуна и эстрада,
где стук, где гуд и гул,
где произвол, разгул,
где радости парада,
где рая или ада
сырая Илиада,
где смотрят дырки дул...

Но тут в дуду задул

губастый брат Федул:

Со мной играли в зале

в мечту, как бы в лапту,
как мяч меня бросали
в большую пустоту.
Меня, что кол, тесали,
срубивши божество,
и мне в меня вбивали
меня же самого.

Меня лобзали в зале

иуды и льстецы,
узлами зла вязали
и узы, и концы.
Ко мне тянулись в зале
зануды и вруны...
Минуты ускользали
с обратной стороны.

А лиходейка Дика

глядела полудико,
крутила бигуди,
твердила: Приходи!
А лицедейка Клио
под гегелево трио
аллегро да кон брио
сгибала к заду торс,
показывая форс,
пока заморский шик
под шиканье шишиг
не перешел во пшик...

4

С меня слезали в зале

слезами с век назад...
Глаза с меня слизали
парад и маскарад.
Зато неутомимо
кривляка-пантомима
стремилась как-то мимо,
ломаясь на корню,
и в ней нежней, чем ню,
как стеклышки, голышки
в манере инженю
старушки и малышки,
в одной опушке пышки,
тростинки, душки, мышки,
девчушки, чушки, мушки,
кобылки у кормушки,
княгини и богини,
откинувши бикини
и вывернув подмышки,
плясали до одышки,
и прелестей излишки —
и ляжки и лодыжки —
мелькали понаслышке
без дна и без покрышки,
старинные вертю.
Вертелись как хотели,
свистели и потели,
пустели, были в теле,
блестели и летели
и в небо, и в постели,
и в пропасти, и к цели —
и всё это — тю-тю!

Весь блеск тыщекаратный,

весь необъятный чад,
весь голос многократный,
весь плотоядный зад,
но бравый, бранный, ратный,
но здравый иль больной,
живот мой коловратный
вращался подо мной,
прощался невозвратной
обратной стороной.

И мне дивились в зале,

и мной давился зал,
но сам я этой швали
ни слова не сказал.

8 августа 1964. Новгород Великий

ДРИАДА