Ты же говоришь с достоинством, единственное, что я мог бы поставить тебе в укор, так это твое предуверенье в том, что якобы посланью суждено сгинуть в безмолвии. Откуда тебе знать! Конечно, я случайно там оказался, как раз когда ты заканчивал писать. Задержись я ненамного, и, может быть, прочел бы твои страстные слова, когда в земле бы не осталось и праха от костей твоих.
Я хотел бы, чтобы ты взглянул на мир, как вижу его я: это пусть великий, но все же только опыт. Пока что результаты не совсем ясны, и я вынужден признать, что люди натворили гораздо более того, что я предполагал. Очевидно, им не трудно будет покончить, наконец, со всем. И все благодаря начаткам им предоставленной свободы, которой они столь дурно для себя распорядились.
Ты лишь слегка коснулся тех вопросов, которые я глубоко и с горечью исследую. А мне ведь внятны страдания всех моих созданий: людей, детей, зверей, которые между собою сходствуют невинностью своей. Когда я вижу, как страдают дети, мне хочется спасти их навсегда: не дать им вырасти во взрослых. Но все же надо еще немного подождать, и я с надеждой жду.
Что же до знамения, о котором ты просил, то я тебе его уже являл однажды, а вот где и как, о том я не упомню, а другого дать не могу. И помни: все, что я мог дать тебе, я уже отдал.
Возможно, ты нашел бы искомое в какой-нибудь религии. Выбор за тобой, а я здесь не советчик. Во всяком случае, подумай об этом, и если ты услышишь зов внутреннего голоса, решайся.
Зато могу с полнейшей уверенностью дать такой совет: вместо того, чтобы с пристрастием копаться в собственных томлениях, обрати свой взор на ближний тебе мир. И ты увидишь явленья чуда в повседневной жизни, а твое сердце раскроется навстречу красоте. Тебе останется воспринимать невыразимые посланья мира и переводить их на привычный вам язык.
Полагаю, тебе не достает активности, и ты пока что не постиг глубокого значения работы. Тебе бы надо найти себе такой вид деятельности, чтобы оставлял свободными всего несколько часов. Вот к этому прислушайся внимательно; это совет, который тебе крайне нужен. Тот, кто провел своей день в трудах, не встретится, пожалуй, никогда, с подобной ночью, которую ты, к счастью, все-таки проспал.
Будь я тобою, я нашел бы себе простое и полезное занятие: разбил бы сад или возделал огород. И зрелища раскрывшихся цветов или порхающих над грядкой бабочек хватило бы, чтобы почувствовать себя счастливым.
А если ты страдаешь от одиночества души, найди себе подобных и приобщись к ним, но не забывай, что предназначение души есть одиночество.
Я хотел бы видеть и другие послания на твоем столе. Напиши мне, если только решишься отринуть темы скорби. Ведь есть столько предметов для обсуждения, что твоих дней достанет лишь для их малой части. Мы будем говорить лишь о возвышенных вещах.
А вместо подписи, которой должно удостоверить подлинность сего (не думай, что оно тебе приснилось), я предлагаю тебе вот что: я тебе явлюсь однажды днем так, чтобы ты меня легко узнал, ну, скажем, в виде… А впрочем, нет, ты должен будешь сам меня определить.
РЕПУТАЦИЯ
Вежливость не является отличительной чертой моей натуры. В автобусе я обычно стараюсь скрыть этот дефект сосредоточенным чтением либо же напускной утомленностью. Но сегодня я почему-то, не задумываясь, поднялся, чтобы уступить место стоявшей рядом даме, в загадочным облике которой было нечто от ангела, несущего благую весть.
Удостоившаяся этого неожиданного для меня самого поступка дама рассыпалась в столь горячих выражениях благодарности, что привлекла внимание нескольких пассажиров. Через некоторое время рядом с ней освободилось место, и мой милый ангел с радостным облегчением указал мне на него. Я послушно сел в надежде на то, что дальнейший путь пойдет без приключений.
Но, видимо, день этот был мечен судьбой. В автобус поднялась другая женщина, без всякого намека на незримые крылья. Мне представилась прекрасная возможность вернуть пошатнувшуюся было репутацию невежи, но я не сумел ею воспользоваться. Конечно, я мог бы оставаться сидеть и дальше, уничтожив таким образом в зародыше всякий искус чуждой мне репутации. Однако по слабости своей и в силу определенного морального обязательства перед явившимся мне ангелом, я поспешил подняться, церемонно предложив место только что вошедшей. Странное дело: слова благодарности и восхищения хлынули из нее таким потоком, будто никто и никогда не оказывал ей подобной чести. Тем самым она довела ситуацию до крайнего предела.
На этот раз не два и не три пассажира отозвались на мою любезность с одобрительными улыбками — добрая половина автобуса восторженно уставилась на меня, словно желая сказать: «Вот настоящий рыцарь!» Я готов был выскочить из автобуса, но отверг эту мысль, сочтя, что достойнее будет подчиниться ситуации и что на этом наверняка все и закончится.