Избранное

На остановке сошел один пассажир. С другого конца автобуса какая-то сеньора предложила мне занять освободившееся место. Она указала мне на него только взглядом, но исполненным такой властности, что устремившийся было туда пассажир остановился на полпути, и одновременно такой приязни, что я, спотыкаясь, пересек весь салон и занял предложенное мне почетное место. Некоторые стоявшие мужчины посмотрели на меня с презрительной усмешкой. Я ощутил их зависть, ревность, досаду и сам несколько расстроился. Женщины же, наоборот, словно бы защищали меня, окутывая жарким облаком своего молчаливого одобрения.

На следующей остановке меня поджидало новое испытание, гораздо более серьезное, чем два предшествующих: в автобус вошла женщина с двумя маленькими детьми. Одного ребеночка она держала на руках, другой малыш едва топал. Подчиняясь единодушному велению, я тут же поднялся и устремился навстречу этому умилительному семейству. Женщина к тому же была обременена двумя-тремя пакетами; мы проехали почти полквартала, а ей все никак не удавалось открыть свою сумку. Я поспешил помочь ей чем только мог: освободил ее от детей и вещей, договорился с водителем, чтобы дети ехали бесплатно, после чего мамаша благополучно водрузилась на мое место, которое все это время находилось под бдительным надзором женщин. Я остался стоять, держа за руку старшего малыша.

Таким образом, моя ответственность еще более возросла. Все ждали от меня чего-то необычного. Дня всех женщин я сделался идеалом рыцаря, защитника слабых. Ответственность сдавливала меня точно всамделишная кираса, и я пожалел, что при мне не было доброго меча. Потому что мне предстояло заняться серьезными вещами. Например, если бы кто-нибудь из пассажиров позволил себе какую-нибудь выходку по отношению к даме — что случается в автобусах сплошь да рядом, — мне пришлось бы немедленно вмешаться и даже, возможно, вступить в бой с обидчиком. Как я понял, все присутствовавшие дамы совершенно уверились в моих рыцарских доблестях. Сам же я чувствовал приближение драматической развязки.

Тут автобус подъехал к углу, где я должен был выходить. Я уже видел свой дом, который показался мне землей обетованной. Но я не вышел. Я словно окаменел, и взревевший автобус представился мне трансатлантическим лайнером, отправлявшим меня в неведомые края. Я тут же пришел в себя; конечно же, я не мог бросить на произвол судьбы тех, кто доверил мне свои судьбы и поставил меня править их путь. Кроме того, должен признаться, меня смущала мысль о том, что мой внезапный уход мог дать разрядиться сдерживаемым дотоле эмоциям некоторой части пассажиров. Женская-то половина была на моей стороне, но вот насчет моей репутации у мужчин я не мог быть уверен. Если бы я вышел, то вслед вполне могли раздаться как аплодисменты, так и свист. Я не захотел рисковать. А что как вдруг, воспользовавшись моим уходом, какой-нибудь негодяй захочет отыграться на слабых? Я решил остаться и сойти на последней остановке, чтобы быть уверенным, что все до одного добрались куда надо целыми и невредимыми.

Каждая выходившая женщина буквально сияла от счастья. Водитель же — кто бы мог подумать! — подводил автобус к самому тротуару, останавливался и терпеливо ожидал, пока дамы не сойдут, как полагается. И каждое из остававшихся за окном лиц дарило мне на прощание теплую благодарную улыбку. Последней сошла женщина с двумя детьми, которой я вновь поспешил помочь; прощальной наградой были два детских поцелуя, которые до сих пор бередят мне душу.

Я вышел в каком-то глухом, пустынном месте, и выход мой не был отмечен никакой торжественностью. Глядя на уходивший автобус, я ощущал в своей душе бездну ищущего себе выхода героизма, и думал обо всех оставшихся там, в темноте, случайных попутчиках, о тех, кто сотворил мне репутацию рыцаря.

КОРРИДО

^[комм.]Есть в Сапотлане площадь, что по неведомой причине прозвана в народе площадью Амеки^[комм.]. Широкая мощеная дорога, наткнувшись на нее, идет рассохой, щепится надвое; по этим-то развилинам народ и растекается, теряясь в маисовых полях.

Вот что такое наша площадь Амеки, старинный восьмигранник, образованный колониальными домами. Здесь-то однажды, давным-давно, случай и свел двоих соперников. А всему бедою девичья краса.

Дорога, что идет через Амеку, изъезжена крестьянскими возами. Тяжелые колеса измололи камень в мельчайший прах, который налетевший ветер сыплет в глаза и заставляет их слезиться. Еще на площади была тогда водоразборная колонка. Обычная колонка: широкий кран с латунной ручкой и низкий каменный бассейн.

Смуглянка появилась первой. Она несла ярко-карминный кувшин и шла по улице, что разделялась надвое. Соперники к ней приближались по той же улице, но по разным сторонам, еще не зная, что им было предназначено столкнуться на скрещении путей. Они и девушка сближались, как по велению судьбы, хоть каждый шел своим путем.