Избранное

— Она порядочная женщина? — вдруг спросил он. — Меня, конечно, интересует не ее моральный облик, а деловые качества. Я имею в виду качества, которые вы цените как бизнесмен. В таком случае имело бы смысл тактично попросить ее добровольно пойти на уступки и заплатить… я хочу сказать, взять деньги. Дать ей, скажем, неделю, чтобы она одумалась? Если она своевременно не явится к вам, то в понедельник утром она получит мой документик. Вы, конечно, отнюдь не обязаны проявлять деликатность, но, если дело и впрямь дойдет до суда, ваша добрая воля, несомненно, произведет на него самое благоприятное впечатление. Скромность, смиренный вид — все это учитывается, когда вы предстаете перед судьей, который может быть усталым, а то и вовсе хворым, который, возможно, недоволен жизнью из-за того, что прозябает в низовой должности, или страдает от семейных неурядиц, или накануне перебрал лишнего на банкете. В этих условиях любезность по отношению к противнику, проявленная вами, несомненно, настроит судью в вашу пользу. Уверяю вас, господин Боорман, даже внешность человека и та оказывает влияние на исход дела, и того, кто не даст себе труда побриться ради столь торжественного события, могут заставить выложить деньги не только потому, что он не прав, но и — в первую очередь — за то, что он позволил себе явиться в суд со щетиной на подбородке. Проиграл ты дело или выиграл, ты все равно обязан относиться к суду как к торжественнейшему событию в твоей жизни — такому же, как, например, бракосочетание. Судьи не любят, когда человек, слишком уверенный в своей победе, задирает нос, словно судья в черной мантии всего-навсего робот, который — даже против своей воли — должен запустить в его пользу карусель правосудия. Пси кос фанфаронство раздражает Фемиду. Если ваши права бесспорны, а вы, несмотря на это, являетесь в суд как побитый, но чистенький песик, который готов по первому сигналу завилять хвостом, а тем временем трепещет от страха перед богиней правосудия и ее слугами, тогда суд с величайшей радостью осчастливит вас изъявлением высшей справедливости, и вам останется лишь скакать от благодарности. Короче, я могу посоветовать только одно: давайте я сначала ей напишу.

Ван Камп уже принялся было печатать на машинке, когда вдруг снова обернулся к нам.

— Черт подери! Как это я сразу не сообразил! Уникальная возможность, господин Боорман! — воскликнул он в восторге. — Я оформлю финансовую санкцию или предписание о вручении наличных денег. Первый случай в моей практике, а я уже занимаюсь своим делом тридцать лет. Вам обеспечен блестящий успех.

— Единственное, чего я хочу, — это заплатить, — сказал Боорман.

— Вот именно. Об этом сейчас и будет речь. Заглянем сначала в свод законов. Предписание о вручении наличных денег, пли ПВНД, как сказали бы американцы. Ага, вот оно! Одно из тех добрых старых законоположений, где комар носу не подточит. Я сам отнесу ей деньги, приложив документик, который, в частности, будет содержать детальное описание ваших девяти ассигнаций с их номерами и так далее. Действуя по поручению такого-то, проживающего там-то, я, нижеподписавшийся судебный исполнитель такой-то, вручаю предписание о вручении наличных денег госпоже имярек. Великолепно! Проживающей по адресу и так далее. Представляете себе, господин Боорман? Указанное предписание касается суммы в восемь тысяч пятьсот франков, которую вышеупомянутый господин Боорман должен вышеупомянутой госпоже Лауверэйсен, как явствует из…

— Вы, конечно, можете представить доказательства вашего долга? — спохватился Ван Камп. — Есть у вас какие-нибудь документы, свидетельствующие о том, что ей надлежит получить с вас эту сумму?

— В свое время я по ошибке взыскал с нее слишком много, — неуверенно проговорил Боорман. — Доказать это нелегко, но ведь в ином случае я не стал бы навязывать ей мои деньги. Правда, я подготовил долговую расписку, если только она может вам пригодиться.