Избранное

И она отодвинула от стола соседний стул, чтобы Боорман со своим животом мог протиснуться к ней.

Мой носорог, казалось, на мгновение заколебался, но затем вразвалку подошел к столу и сел рядом с ней.

— Помиримся! — властно сказала она. И их руки слились в нескончаемом рукопожатии.

— А теперь возьмем «Сотерн» 1914 года, потому что запас 1911 года уже пришел к концу, — распорядился Ян. И осторожно налил искрящийся золотой напиток в четыре огромных бокала.

— Выпьем за мою ногу, если вы не возражаете, — предложила матушка Лауверэйсен. И никогда еще собутыльники не бывали объяты столь единым порывом сердец.

— Сударь, — сказал моему кузену Боорман, — я чрезвычайно вам благодарен. Но я еще должен рассчитаться с госпожой Лауверэйсен. А вы, видимо, совсем позабыли об этом.

Теперь, когда ногу наконец похоронили, он вдруг снова начал рыть носом землю. Мне захотелось дать ему пинка.

— Нет, я ничего не забыл, — сказал Ян. — Сударыня, предлагает, чтобы вы вручили мне тысячу франков, которые я затем передам какому-либо благотворительному заведению, за исключением, разумеется, Центральной больницы, где столь опрометчиво делают люмбальные пункции.

Боорман призадумался, а затем покачал своей лысой головой.

— Нет, — возразил он, — деньги я вручу не вам, а самой госпоже Лауверэйсен. Если же она захочет их вам передать, это ее дело. И потом, не тысячу франков, а восемь тысяч пятьсот.

И он извлек из своего портфеля девять ассигнаций — вероятно, те самые, которые побывали в депонентской кассе.

— До чего же упрям… Ладно, давай их мне! — рявкнула матушка Лауверэйсен. — Ты мне — деньги, а я тебе — поцелуй.

И прежде чем Боорман успел увернуться, она обхватила его голову руками.

— Это, конечно, уж чересчур, но во всем виновато вино! — заявила она.

На улице Боорман доверительно взял меня под руку, и мы пошли по городу, словно два старых друга, возвращающихся с банкета. На улице Руаяль он вдруг остановился и указал на новехонькую медную табличку, на которой красовалась надпись:

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЛОТЕРЕЯ

— Одно к одному, — сказал он. — Как жаль, что Марта не может разделить со мной эти мгновения! Я ведь вам рассказывал, что как-то раз я упустил заказ на миллион экземпляров? Так вот, здесь вы можете заключить сделку почище, потому что эти людишки гребут деньги со всех сторон. Если вы явитесь к ним в безупречном костюме — а у вас далеко не всегда безупречный вид — и они поймут по выражению вашего лица, что могут рассчитывать на комиссионные в объеме десяти процентов, то вы отгрохаете по журнальчику для каждой бельгийской семьи. А это означает по крайней мере полтора миллиона экземпляров, которые, подобно термитам, поглотят колебания тех, кто еще смеет сомневаться в глубочайшем патриотизме этого заведения. А сегодня вечером мы наведаемся с вами в «Золотой фазан».

Он вздохнул полной грудью, как человек, почуявший приближение весны. И, назвав меня по имени, сказал:

— Да, Франс, сегодня счастливый день. Завтра я пойду на кладбище к Марте.

И отеческим жестом похлопал меня по плечу.

«ВСЕМИРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ» ВО ВЕКИ ВЕКОВ

— А как же тебя все-таки занесло на эту фабрику? — спросил я, когда Лаарманс принялся выколачивать свою трубку.

Он тяжело вздохнул.