Избранное

Я смотрел на зимние звезды и размышлял о ходе развития человечества. О пресловутом прогрессе, достижения которого пока что лишь увеличивают расстояние между людьми. В средние века феодал мог казнить своих крепостных, но, если сводил случай их под одной крышей, он спокойно мог находиться в одной с ними комнате. Когда же люди были ближе друг к другу? Один английский путешественник с возмущением вспоминал о китайском мандарине, который распорядился наказать палками всех кули, находившихся во дворе гостиницы, только за то, что они не оказали ему положенных почестей. Полчаса спустя английский путешественник застал мандарина в компании тех же грязных кули за дружеской игрой в кости прямо на голой земле. «Он мог себе это позволить, — говорит дотошный англичанин, пожалуй, даже с завистью, — смердил он точно так же, как и они». Запах его не отпугнул. О, этот нос! А прекрасное дитя XVIII столетия — демократия — утонуло в ванне не фигурально, а буквально оттого, что для одних людей ванн хватило, а для других — нет. И из-за таких мелочей погибали святые порывы? К сожалению, да. Было объявлено всеобщее братство. Господа протягивали руку народу и, тут же попятившись назад, только и ждали, когда наконец смогут вымыть руки. Естественно, целый общественный слой заметит и запомнит такие вещи лучше, чем отдельный индивидуум. Батраки чувствовали, что в мире опять произошли какие-то перемены, но за их счет. Выиграть они ничего не выиграли, зато потеряли то немногое, что еще у них оставалось.

Прав был небандский дед, который считал, что настоящие господа были только в старину. Некоего Берчека, когда он с сумкой серебра прибыл в Вену, сам герцог не раз приглашал к себе в кабинет, сажал на диван рядом с собой и беседовал с ним. А сейчас батраки, если и случится у них дело в замке, проходят только до коридора или в лучшем случае до прихожей, где их встречает господин, там он и разговаривает с ними, и как можно короче. Знал я жену одного управляющего, которая никогда в жизни не входила в батрацкий дом. Хотя комнаты батраков были не особенно грязны, да и сами батраки тоже, нательное белье они носили, как правило, одну-две недели, не снимая его, конечно, и ночью; спального белья, разумеется, не знали. Грязью считалось только то, что уже резко отличалось по цвету. И такую грязь стремились немедленно удалить. Старые батраки тщательно стряхивали пыль со своих неопределенного цвета, надетых ими еще в бытность парнями штанов, если случайно им приходилось опуститься на колени на голую землю. Чувство гигиены у них было, и, насколько возможно, они следили за чистотой. По рассказам побывавших на воине, самыми грязными на фронте были не батраки: они мылись и в ледяной воде, а чтобы выловить насекомых, снимали с себя рубаху даже в мороз. Кстати сказать, они и дома к разным насекомым относились по-разному. Вошь была срамом на всю пусту, а за блохой и в компании охотились не стесняясь, даже с некоторым юмором. Уборные имелись только в замке и возле домов начальства, но туда батраки, если б даже им и позволили, ни за что не ступили бы; к тому были у них свои причины: они просто не выносили зловония таких мест.

О беспочвенном предрассудке, будто батраки и вообще бедняки не прислушиваются к словам господ, говорить, я думаю, нет нужды. Тот, кто когда-либо вступал в разговор с бедняками и находил мало-мальски верный тон, знает, с каким вниманием, с какой охотой и благодарностью истомившейся души принимают они не только разъяснения, но и советы даже в самых щекотливых личных делах! О свиноводстве я знаю ничтожно мало, и вот как-то раз из-за этой малости пассажиры купе третьего класса после полуторачасового «семинара» со мной едва отпустили меня на моей станции, изъявляя готовность оплатить мне дорогу до Шомодьсоба и даже обратно. Вообще бедняки как раз очень прислушиваются к словам господ и, может быть, именно поэтому так быстро замечают, что те не понимают и половину того, о чем говорят, мелют чепуху, и это еще ничего, это могло бы вызвать увлекательную дискуссию, да вот беда: господа к тому же воображают себя на недосягаемой высоте. Бедняки взглядом психолога следят за их лицами и понимают в движениях губ и глаз больше, чем в сомнительно доброжелательных, округленных периодах, трудно воспринимаемых обычно не потому, что они слишком высоки по содержанию, а потому, что они слишком плоски и вздорны.

И действительно, жить среди этих бедняков трудно. У приезжающих в пусту гостей вполне закономерно могло создаваться впечатление, будто они вышли на сцену и должны играть какую-то роль. Играли они плохо. От волнения выходили из-за декорации не вовремя. Жизнь в пусте! Помещики питали непреодолимое отвращение к самому воздуху принадлежащих им пуст, и не только из-за постоянного зловония.