Избранное

К этой же категории относились и бродяги, хотя они и не ходили по домам. Они являлись всегда вечером и просились только на ночлег. Им отвели постоянное место — небольшой сарайчик, пристроенный к телятнику, сюда привел их староста пусты, предварительно обыскав и отобрав у них спички, трубки, ножи.

Это были здоровые, полные сил мужчины, попадались среди них и одетые в господское платье, правда, не так уж много господского сохранилось в их шляпах и полосатых брюках после долгих скитаний по пустам. Они садились на порог и рассказывали, что происходит на белом свете. А свет этот был загадочен и грозен. Со страхом вглядывался я вдаль, в тот мир, откуда люди либо приезжали в каретах, либо еле волочили ноги от жажды и голода. Мы слушали страшные истории о неверных женах, жестоких братьях, беспощадных городах и тюрьмах. Батраки покачивали головами и почитали себя счастливыми: у них по крайней мере есть хоть крыша над головой. Бродяга вздыхал и с долгим немым взглядом принимал крынку простокваши или чашку супа, которые в конце концов ему всегда приносила какая-нибудь жена батрака. Приходили и пророки с длинными, до пояса, волосами, с безумными глазами, со здоровенной Библией в торбе. Приходили поэты-декламаторы, шпагоглотатели и музыканты.

Затем, уже значительно реже, — точильщики, медвежатники, а однажды забрел к нам человек с обезьяной, которая, хоть и была на медной цепи, ухитрялась хватать и пожирать выложенные на подоконники недозрелые помидоры; приходили и скупщики домашней птицы, старьевщики, а как-то раз явилась даже артистка с пером на шляпе, но тоже пешком. Потом, правда, выяснилось, что это просто бродячая проститутка, берущая плату за свои услуги натурой, совсем как, скажем, бродячий сапожник; являлись босняки, холостильщики и торговцы фруктами в больших повозках с плетеным кузовом, эти давали за корзину пшеницы корзину сливы, поскольку у батраков никаких фруктовых деревьев, разумеется, не было и в помине; кроме того, приходили скупщики свиней и телят и разные цыгане: мастера по изготовлению корыт, гадалки на картах и без карт и такие, которые крали просто и беззастенчиво; бывали и обозы, едущие на ярмарку, а также свадебные поезда, которые следовали из одной деревни в другую, эти только проносились над пустой и бросали нам сдобные булки и баранки; и был даже один коробейник — дядя Шаламон из Дорога. Приходил он к нам по понедельникам в полдень, насвистывая, похоже просто по традиции или для собственного удовольствия, нечто вроде вступительного марша, поскольку все и так хорошо знали, зачем он пришел. Он снабжал пусту всем, от наперстка и ленточки до топора, за любую компенсацию, какую только можно было себе представить. Его узел быстро рос. Мне всегда вспоминается муравей, бегущий с ношей, раза в три большей его самого, когда я воспроизвожу в своей памяти фигуру дяди Шаламона, вижу, как он, согнувшись под своим огромным узлом, бежит по горным тропам так легко, словно спускается к нам в долину на воздушном шаре.

Наша бабушка любила дядю Шаламона, подолгу разговаривала с ним даже в разгар страды и ставила его в пример мужчинам нашей семьи, к немалому их удивлению, как человека, который многого добился. Она считала его образованным и прислушивалась к его советам, особенно в сложных вопросах продажи поросят. Впрочем, дядю Шаламона любила вся пуста. Не помню, чтобы кто-нибудь сказал ему хоть одно обидное слово. Более того, батраки даже покровительствовали ему, как всякому пришлому, бездомному, безродному бродяжке. Евреем в их глазах он стал только тогда, когда в закономерном итоге своей карьеры открыл магазин в собственном доме. Его сына, который уже разговаривал с людьми на «вы» и продолжал дело отца, разъезжая в коляске, презирали, считали нищим; однажды ему показали дорогу на гнилой мост, и когда он благополучно полетел в реку, и пальцем не пошевелили, чтобы спасти его.

Один раз мы видели даже аэростат. Величиной с резиновый мячик, он висел в воздухе где-то очень далеко над Вайтой, сверкая в лучах закатного солнца. Вся пуста высыпала на улицу: аэростату дивились, словно какому-то неземному явлению.

15

Знахари приходили тайно, так уж полагалось им по их ремеслу, хотя весть об их прибытии разносилась по всей пусте молниеносно. «Пришел человек из Игара, он у Хайашей!» — летело сообщение, и нас так и подмывало броситься к дверям Хайашей, однако некий таинственный голос требовал, чтобы мы молчали об этом чрезвычайном событии и смотрели в сторону дома, где жили Хайаши, только издалека. Человек из Игара действительно был там, сидел на кухне босой. В другой раз приходила женщина из Удвара или Меньхарт из Силаша. Все они занимались лечением как телесных, так и душевных болезней.