Избранное

Общество, арендовавшее нашу пусту, возложило управление хозяйством на одного необычайно высокого, сутулого, очень некрасивого, но весьма симпатичного, доброжелательного рыжего мужчину, которого нужно было называть не господином управляющим, а господином Фантусом. Вот почему я долгое время считал это не фамилией, а каким-то титулом, более высоким, чем все прочие. Он носил пенсне и был известен — думаю, от Капошвара до Шопрона — тем, что никого не бил. А на пасху, когда мы большой ватагой пришли поздравить его, он, словно король, бросил нам с крыльца конторы полгорсти новеньких блестящих однофиллеровых монет. Может быть, он дружил с социалистами? Они приехали к нему не то в гости, не то с целью исследования. За ними послали карету четверней — свидетельство того, что у Фантуса было и чувство юмора.

Вождей этих было не то трое, не то четверо, точно не помню, имен их тоже не знаю; во время революции отец узнавал по газетам человек восемь-десять и, как это ни странно при его монархических симпатиях, брал под защиту, хотя в то время наблюдал их только издали. Вожди заговорили сначала с дядей Шевегъярто, и он сразу же стал целовать им руки. Точно так же ответил на их обращение и дядя Лукач; женщины также не ударили в грязь лицом: все знали, какие почести полагается воздавать гостям, которые приезжают в пусту в большой карете. Вожди смущенно прятали руки и неуклюже обходили вытягивающихся перед ними по стойке «смирно» батраков, которые по-военному четко, с венгерской откровенностью отвечали на их вопросы: «Очень хорошо, отлично, лучше некуда, ваше благородие!»

Представляю себе душевное состояние этих вождей: я ведь тоже приезжал в пусту в карете. Пробыли они в пусте три дня, но среди батрацких домов — всего полчаса. Ретировались в замок, потом, как-то после обеда, отправились удить рыбу, что вызвало всеобщее веселье, поскольку все знали, что навозная жижа уже давно вытравила в пашском рукаве всю рыбу. Однако никто не посоветовал им спуститься метров на сто вниз к реке Шио, где можно было наловить рыбы сколько угодно. Именно этот факт и врезался мне в память.

Люди пусты мало что слышали о движениях во имя спасения человечества. Неисповедимыми путями попадали в пусту потрясающие пророчества о скорой расплате с господами, с евреями, а то и со всем миром. Батраки согласно кивали головами. И чем невероятнее было предсказание, тем охотнее ему верили. Скорее верили в то, что мир вот-вот погибнет, чем в то, что он изменится. Тетя Беседеш с убежденностью платного социолога признавала, что без господ нельзя, а в ту весну, когда появилась комета Галлея, фасоли не сеяла, потому что «к осени все равно всему конец». Но как только общественное брожение привело к революционному взрыву, батраки сумели удивительно быстро извлечь самое существенное из листовок, поступающих из столицы и уездного центра, а также из весьма сложных выступлений ораторов. После официальных митингов они собирались еще особо и, скребя в затылках, гадали, как все-таки следует поступить с землей, чтобы каждый получил по справедливости. С опаской поглядывали на крестьян из деревень, которые тогда, зимой 18-го года, подобно голодным волкам, блуждали вокруг имения: высматривали место, где удобнее вцепиться зубами, чтобы отхватить кусок пожирнее. Батраки боялись за землю, вполне резонно боялись, что им, возможно, ничего не достанется, потому что о них, конечно, и на этот раз никто не подумал. Самыми большими «революционерами» оказались кулаки. Бывали случаи, когда жители пуст, может быть, как раз обеспокоенные за землю, пытались взять в свои руки пусту и даже замок. Революционному правительству опять же, как и в 1848-м, пришлось убеждать их штыками и пулями в необходимости ждать своей очереди. И они ждали. Ну а события 1919 года всем хорошо известны.

Нищие приходили в нашу пусту каждый день без исключения, иной раз по нескольку человек. В большинстве своем это были откровенные и непритязательные попрошайки, состояние которых нетрудно себе представить, памятуя, что они не жалели труда идти пешком десять-пятнадцать километров, чтобы перед какой-нибудь батрацкой кухней пропеть свою горестную молитву или песню с просьбой о подачке. И получить корку хлеба или луковицу… Ведь этим они не покрывали даже затраты сил. Большинство их мы знали. Это были подорвавшие на работе свое здоровье или потерявшие вследствие несчастного случая трудоспособность батраки. Они обходили округу по определенному маршруту и через определенные промежутки времени появлялись у нас снова, точно платные стражи человеческого страдания. «А где же дядя Андраш?» — спрашивали мы, когда кто-нибудь из них долго не появлялся. Дядя Андраш замерз: его нашли мертвым где-то в канаве… Однажды собаки притащили в пусту обгрызенную человеческую ступню.