Избранное

Тем, кто предлагал еду и отдых
и, когда в ночи взойдет звезда,
спрашивал, о путевых невзгодах,
тихо говорил: он никогда

не изведал, как они пугают,

не слыхал их резкие слова, —
и казалось всем, что проплывают
в море золотые острова;

тот, кто их увидит, навлечет

на себя беду, и ни утесам,
и ни шторму не предъявишь счет.
Нет, беззвучно льнет она к матросам,

если к ним доносятся раскаты

чьей-то песни неземной,
к берегу спешат они, объяты
тишиной,

поглотившей дали, чье гуденье

слух томит и, кажется, таит
под невидимой изнанкой пенье,
и пред ним никто не устоит.

Плач по Антиною

Разве вифинского юношу вы понимали?
(Тело его возвращать так не хотела
                                                  вода...)
Я его нежил; и все-таки грузом
                                                  печали
отяготили мы сердце его навсегда.

Кто умеет любить? И кто может? Не знаю.

Я и сам бесконечную боль причинил.
Стал он одним из бессчетных богов,
                                                  и взываю
тщетно к нему, оглашая рыданьями Нил.

Безумцы, как вознести его к звездам

                                                  посмели,
чтобы я вас умолял: покажите его?
Быть просто мертвым он жаждал — и был
                                                  он у цели.
И, может быть, не случилось бы с ним
                                                  ничего.

Смерть любимой

Он знал о смерти то, что знает каждый:
она придет и в тьму низвергнет нас.
Когда из жизни вырвана однажды —
нет, бережно изъятая из глаз, —

любимая ушла к теням безвестным,

он ощутил и благость, и покой
их девичьих улыбок, роем тесным
парящих вместе с пустотой.

И с мертвыми тогда сроднился он

своей любимой ради; с каждым разом
он меньше верил слухам и рассказам,

потусторонним краем восхищен:

и ощупью прокладывал сначала
путь, где идти любимой предстояло.

Плач по Ионафану

О, почему цари лежат в пыли,
недолговечны, как простые вещи, —
и лишь судьба их, как печатка, резче
оттиснется на мягкости земли.

Но как мог ты, источник и начало,

уйти? Твои уста молчат;
ты — щек моих тепло, тебя не стало.
О, был бы снова ты зачат,
и жизнь твоя бы снова возблистала!

Разрушен ты, и тот, кто о потере

теперь скорбит, тебя спасти не смог
и слышит весть, своим ушам не веря, —
так с воплями подраненные звери
катаются и тычутся в песок.

Искушение Илии