За долгую историю их позднейшей связи он часто говорил ей об этом мгновении, когда он ее впервые по-настоящему заметил, она же, еще в тот день, когда они стали любовниками, откровенно, с оттенком превосходства и почти насмешливо сказала, что она уже в то время была настолько взрослой, что и ей могли прийти в голову подобные «грешные» мысли и что в тот вечер он, в сущности, оказался куда более наивным, чем она. Едва ли, правда, она тогда стала бы для него тем, чем стала сейчас, если бы он сделал первый шаг. Скорее всего, она бы его оттолкнула и скрыла бы свои чувства. Но одно несомненно — в тот день она жалела, что ему не пришло в голову нечто подобное, что он так неловок и — пусть уж он извинит ее за выражение — туповат в этих делах, что он не сумел угадать ее затаенные мысли.
После того он несколько раз встречал ее в Белграде, случайно, на улице, и не всегда одну. Как-то он видел ее в кино — она вошла, опоздав, с красивым молодым брюнетом спортивного вида, а Лукич уже давно сидел рядом с женой, зажатый со всех сторон, держа на коленях пальто и шляпу, в полутьме последних рядов. Другой раз он заметил ее из машины, проезжая Теразие — она переходила улицу, покачиваясь на высоких каблучках, — потом он встретил ее в одном из модных ресторанов, все с тем же видным молодым человеком, элегантно одетую и очень красивую. Затем, года два с половиной спустя после их первой встречи, они столкнулись лицом к лицу на улице, поздоровались остановились, долго не отнимали рук. День был солнечный, на ней было голубое весеннее платье, которое было ей очень к лицу.
— Можете меня поздравить! — сказала она, и он почувствовал, как внутри у него все замерло. Она смотрела на него снизу вверх своими большими, круглыми, всегда широко открытыми и как будто удивленными глазами, в которых отражался яркий свет ясного весеннего утра.
— С удовольствием, — ответил он. — Не знаю, правда, с чем. Вы, наверное, вышли замуж?
— Да нет! — Она даже отмахнулась. — Бог с вами! Я сегодня, вот только что, защитила диплом. Я как раз иду с факультета, и вы — первый знакомый, которому я это сообщила.
— Ну, тогда поздравляю…
Они остановились рядом с центральным белградским кафе. Столики уже были вынесены на площадь, разноцветные зонтики защищали от солнца пока еще немногочисленных посетителей; неподалеку оказался свободный столик.
— Найдется у вас время выпить со мной по рюмочке? Помните, как тогда, на веранде, перед вашим отъездом.
Она согласилась охотно, без малейшего оттенка натянутой вежливости. Он стал расспрашивать, как прошел экзамен, как поживают подруги, бывшие с ней на практике. Она рассказала, что обе они уже замужем, а одна так и не кончила факультет. Видятся они редко, говорить не о чем: жизнь разбросала в разные стороны. По площади проходили два приятеля Лукича; он с ними поздоровался, на минуту прервав разговор с ней. Она усмехнулась не без лукавства.
— Надеюсь, я уже не похожа на девочку, и вам теперь не так неудобно, когда ваши знакомые встречают вас со мной.
Было совершенно очевидно, что она видит его насквозь — она его «вычислила», как говорят белградские пижоны. Когда они допили вино и поднялись, она попросила ее проводить. Жила она недалеко, на тихой улице Даничича. И когда он, прощаясь, сказал, что надеется теперь ее увидеть несколько раньше, чем через два года, Милена сама предложила, если он не занят, увидеться в тот же вечер. Он, смутившись и, вероятно, покраснев, с готовностью согласился. Запинаясь от волнения, он сказал, что свободен, зашел на работу, по телефону отменил все намеченные деловые встречи, под каким-то предлогом ускользнул от домашних дел и заехал за ней на машине. Они отправились за город, в Кошутняк. Долго гуляли по парку и вернулись довольно поздно. Выяснилось, что она сейчас одна в квартире — мать и сестра вчера уехали на курорт, — и, когда они подъехали к ее дому, он вместе с ней вышел из машины и запер дверцу. Милена открыла своим ключом парадную дверь, и они поднялись на второй этаж. В тот же вечер они стали любовниками.