Шехага не звал меня. Правда, он говорил обо мне с Моллой Ибрагимом и сказал, чтоб я как-нибудь зашел к нему, но сегодня он меня не звал. День определил сам Осман, точного времени никто не назначал, прийти можно было бы когда угодно, но ему необходимо сегодня. Поэтому он и пришел за мной, чтоб я помог ему и помог Шехаге. А может статься, и себе, потому что никто не умеет делать добрые дела так, как Шехага. Если же ага забудет, он, Осман, порадеет обо мне. Он знает, что мне нужно, да это и не трудно сообразить, когда у человека нет работы. Куда это годится? При такой красавице жене бедность непозволительна. Он на убийство пошел бы, но у его жены было бы все, чего душа пожелает.
О матерь божья, вот еще напасть на мою голову!
— Опять за свое?
— Что ты! Я это говорю так, между прочим. А ты сразу злиться. Послушай лучше, что я тебе скажу о Шехаге. Беда с ним: два дня как перестал молоко пить. Значит, начнет пить ракию. А стоит ему взяться за ракию, все идет прахом. Ведь он не как другие люди. Пил бы себе дома, так нет, уйдет куда-нибудь, как сквозь землю провалится, заберется в глухое село или город и давай швырять деньгами, пьет, спит и снова пьет, и так восемь дней кряду: ничего не ест, только блюет и пьет, потом три дня и три ночи спит без просыпу как мертвый и возвращается домой словно побитый, узнать нельзя. И так три раза в году. В другое время капли в рот не возьмет. И никто удержать его не может — ни жена, ни друзья, никто. Так однажды и отдаст богу душу; чудо, как он до сих пор живой ходит!
— А почему он пьет?
— Скажешь тоже, почему! Пить можно и безо всякой причины, но У Шехаги есть причина, да еще какая! Никому не говори только. Мучается он, терзает себя, а как силам придет конец, он и пускается пить, чтоб забыться. Три раза в год, всегда в определенное время, ровно новолуние, разве что реже. Не в свой срок, как вот сейчас, пьет редко.
Ходит вокруг да около, будто не хочет говорить причину.
Я снова спросил:
— Почему он пьет?
— Из-за сына. Единственный он у него.
— Я не знал, что у него есть сын.
— Был.