Избранное

В том состоянии, в котором я находился, это не показалось невероятным, я и без сырой картошки заболею — от горя, страха и безвыходности.

Только все это чепуха, ничего я этим не выиграю. И с чего вдруг горячка начнется у меня именно сегодня? Да если и поверят, подождут, пока я выздоровлю. Не есть же целый год сырую картошку!

Махмуд высказал мнение, что меня оставят с Рамизом наедине и тогда я скажу ему: «Так-то и так, брат, спасай, в большую беду я попал».

Он забыл, что Рамиз — в еще большей.

Так мы долго мусолили три скудных мыслишки, но ни к какому решению не пришли. Помочь они мне ничем не помогли, однако я и тому был рад, что я не один.

12. Тоска и ярость

На следующий день я тоже не нашел выхода, да и перестал его искать. Голова отупела от бесплодных размышлений, мозг работал вхолостую.

Я ждал, что за мной вот-вот придут и куда-нибудь поведут. Может быть, дорогой я наконец сделаю выбор между унижением и гибелью.

Когда раздался стук в дверь, я не сомневался, что это сердар Авдага пришел за мной по распоряжению Джемала Зафрании. Он назначен мне судьбой в ангелы-хранители, разлучит нас только смерть. Чья, не знаю, но предпочел бы, чтоб не моя. Что поделаешь, раз по-другому нельзя.

Однако вошел не ожидаемый черный ангел, а нежданный-негаданный Осман Вук, приказчик Шехаги.

Он внес в нашу каморку свою красивую, русую, ветрами опаленную голову, свой смех, свой веселый, бесшабашный нрав. Хотя я помню его и другим.

— Вы что? Молитесь за упокой чьей-нибудь души? — спросил он со смехом.

— Да так как-то.

— Тогда в чем дело? Почему нос повесили?

— Ждали мы тут одного человека.

— Горюешь, что не пришел?

— Упаси бог. Унес бы его дьявол подальше!

— Кто он? Что ему надо?

— Долго рассказывать. Ты по делу? Я слышал, ты и вчера заходил.

— Заходил. Шехага тебе кланяется и просит прийти к нему. Поговорить надо.

Я удивился: обращался он явно к Тияне.

— Так кого зовет Шехага?

— Тебя, кого же другого? Так и велел сказать: «Кланяется и просит». А мне приказал никуда не заходить, ни в какие кофейни, и непременно тебя отыскать. Я и побежал, испугался, дурак, что опять не застану тебя дома.

— Я целыми днями дома,— ответил я настороженно.— А почему ты себя дураком называешь?

— Потому что ума бог не дал. У человека ведь всегда ума нехватка. Разве так уж было бы страшно не застать тебя дома?

Восхищенный взгляд, который он не сводил с Тияны, красноречиво говорил, почему он предпочел бы не застать меня дома.

Как он смотрел на нее вчера? Что же он говорил ей с глазу на глаз, если при мне такое говорит?

— Да и мимо прошел бы, тоже было бы не страшно,— сердито бросил я.

— Почему, приятель? Что я тебе сделал?

— Ты прекрасно знаешь, что ты сделал,— спокойно заметила Тияна.— Не люблю такие шутки.

— Да что с вами, люди добрые, на какую мозоль я вам наступил? Ничего дурного и в мыслях не держал, клянусь жизнью детей.

— Нет у тебя детей — вот и клянешься ими!

— Как знать, сношенька. Только ничего дурного я не думал. Человек я со всячинкой, но неплохой. Разве что разозлюсь. А на вас что мне злиться? И вы на меня зла не таите. Договорились? Ну, пойдем к Шехаге?

— Неохота сейчас.

— Почему? Если ты на меня озлился ни за что ни про что, за хорошие слова, так ведь Шехага в том не виноват. Давай, улыбнись и протяни мне руку. Сегодня я уже по горло сыт неприятностями.

— Сам на них нарываешься.