Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

Книга Федора Шмита «Музейное дело»: феномен историографического забвения и опыт возвращения

Книга «Музейное дело» вышла почти 80 лет назад – в 1929 г. тиражом в 2 тысячи 100 экземпляров и сразу же стала библиографической редкостью, но не получила широкого распространения в советское время. Несмотря на долгое забвение книги, изложенная в ней музеологическая концепция Ф. Шмита не только не устарела, а, по признанию многих специалистов, во многом определила направление развития теории и практики музейного дела в России.

Современные историки музеологии определяют место Ф. И. Шмита в одном ряду с такими отечественными музееведами начала XX века, как Н. И. Романов, Н. Г. Машковцев, И. Э. Грабарь, А. У. Зеленко¹, Н. Д. Бартраме, Б. Ф. Адлер, Г. Л. Малицкий², Я. Мексин³ и др. Более того, историографы-музеологии называют Ф. Шмита «одним из основоположников советской музееведческой школы»⁴. Принимая столь высокое определение статуса Ф. Шмита в истории науки, вряд ли можно согласиться с утверждением о существовании школы «советского музееведения». Системные признаки музееведческой научной школы⁵, особенно в этот период – 20—30-е годы XX века, отсутствовали. Не было среди отечественных музееведов лидеров⁶, не было единой методологии, программы исследований, публично заявленной и отрефлексированной, последовательно реализованной, не было преемственности в деятельности нескольких поколений. Перечисленные выше группы ученых были по-разному методологически и идеологически ориентированы, объединяло их только одно – эпоха, в которую они жили. Да, они были современниками, но среди них были В. А. Верещагин, Г. К. Лукомский, Э. Голлербах, В. И. Яковлев, А. А. Половцев, П. П. Вейнер и др., сформулировавшие принципы организации музейного дела, на основе которых художественная интеллигенция была готова сотрудничать с советской властью. Были среди них и те, которые впоследствии оказались репрессированными, такие как А. И. Андреев, Н. П. Анциферов, П. Д. Барановский, М. Д. Беляев, Г. С. Бабаев, В. И. Смирнов, М. И. Смирнов, Ф. И. Шмит, Н. А. Шнеерсон, А. М. Эфрос, Я. Мексин, С. И. Руденко, А. И. Яковлев и др. У истоков отечественного музееведения стояли и те, кто эмигрировал за рубеж сразу же после революции: А. Бенуа, П. П. Муратов, В. П. Зубов. Были и те, кто в канун «великого перелома» 1929 г., покинули эту опасную стезю. Например, И. Э. Грабарь, целиком переключившийся на проблемы научной реставрации, и Н. Г. Машковцев, посвятивший себя исследованию истории искусств⁷. Все это свидетельствовало о том, что отечественные музееведы начала XX века были сильно разобщены: между ними не сложилось устойчивых научных контактов и личных связей. Среди этой когорты ученых вряд ли можно выделить четкие направления, противостоящие друг другу, – группу музееведов, признанных официально, ориентированных на историко-марксистское понимание задач предмета, либо группу ученых, оппозиционную власти, не согласных с утверждением материалистической идеологии в этой области знания. Такая классификация выглядела бы искусственным конструктом, поскольку границ между мировоззренческими установками не сложилось даже в умах отдельных ученых: многие из них были непоследовательны в своих убеждениях и, надо сказать, что не очень-то к этому стремились. Отличительной чертой этого периода развития советского музееведения было почти равное сочетание, с одной стороны, творческих открытий, озарений, прорывов, а с другой, заблуждений, ошибок, консервативных идей, ведущих отечественные музееведческую теорию и практику в тупик идеологического детерминизма.

В то же время нельзя не признать, что именно на стадии становления музеологического знания и определения его предметных рамок отдельные отечественные ученые делали очевидные успехи и предложили ряд блестящих идей, разработали теоретические концепции, не устаревшие по своей значимости и в наши дни. Музейную теорию подпитывала практика, а организация музейного дела в дореволюционной России не уступала лучшим европейским и американским образцам⁸. Теория музейного дела в России до конца 20-х годов XX века соответствовала уровню мировой науки своего времени. Пю признанию современных специалистов⁹, труды Ф. И. Шмита по теории музейного дела превзошли фактологическое и описательное издание шотландского музеолога Дэвида Марри¹⁰ (1904), С. Ричарда¹¹ (1925), а в отдельных моментах предвосхитили даже австрийскую исследовательницу Альму Уиттлин¹² (1949).