Читаем Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории полностью

Однако признания того, что «теория Ф. Шмита весьма плодотворна»37, явно недостаточно для того, чтобы определить вклад Ф. Шмита и его подлинное место в развитие музеологии как новой области гуманитарного знания. Тем более, что существуют весьма неоднозначные оценки роли ученого в процессе становления этой дисциплины. В целом ряде исследований, признавая заслуги Ф. И. Шмита38, ценность его идей определяют не в контексте того времени – начала XX века, а с позиций современного состояния развития музеологии, нового понимания задач предмета. В других исследованиях, наряду с признанием за Ф. Шмитом ряда открытий, в частности, интересных и малоизвестных страниц для русского читателя по истории античного и средневекового коллекционирования39, ученому делаются упреки в том, что он «очень бегло и поверхностно» рассмотрел период XVI–XIX веков. Такого рода замечания не совсем справедливы, поскольку Ф. Шмит находился у самых истоков этой области знания. Исторический очерк музейного дела, представленный в книге Ф. Шмита, имел самостоятельное значение для развития отечественной науки о мировой музейной практике40, поиске истоков российских музеев в западноевропейской традиции. Нельзя забывать и того обстоятельства, что отечественное музееведение на протяжении долгих лет развивалось почти в полной изоляции от мирового музейного сообщества, всеобщей науки о музеях. В заслугу Ф. Шмита следует приписать и то, что он одним из первых в нашей стране пытался использовать самый передовой зарубежный опыт музейного дела, рассказывая об этнографических музеях Финляндии, западноевропейских живописных галереях.

Итак, какие же музееведческие идеи Ф. Шмита оказались вновь актуальными. В сборнике материалов конференции 2006 г., посвященной памяти Ф. И. Шмита, в статье Л. М. Шляхтиной и Е. Н. Мастеницы была сделана попытка представить первый историографический обзор музееведческого наследия ученого. Авторы статьи, вслед за Л. С. Чистотиновой, перечисляют ряд важных открытий Ф. Шмита, которые оказались «не просто новаторскими и революционными», а стали «провидческими». Например, предложения Ф. Шмита по типологии и классификации музеев, о новых методах музейного экспозиционирования, о музейном проектировании, о взаимодействии музея и публики, о музейной педагогике41.

Петербургские музееведы попытались обосновать научный статус понятия «музееведческая мысль», в рамках которого они интерпретировали концепцию Ф. И. Шмита. Авторы статьи раскрывают содержание понятия «музееведческая мысль» следующим образом: «Под музееведческой мыслью» мы понимаем те позитивные идеи, явившиеся результатом размышлений о содержании музееведения, его предмете и объекте. которыми является феномен музея, об эволюции научных концепций в контексте исторического развития…Для современного понимания музееведения являются важными те высказывания …в трудах отечественных ученых, которые оказались не просто прогнозами, а получили подтверждение в музейной деятельности»42 (Выделено мной. – Л. С). Такие заявления не могут не вызывать возражения.

Во-первых, перечисленные авторами статьи «позитивные идеи» наряду с концепциями, теориями, взглядами, всегда были предметом изучения того направления истории науки, которое называется «историографией». Характеризуя содержание историографии в более полном объеме, можно сказать, что предметом ее изучения является не только история идей, но и концепции, школы, направления, подходы, методология исследований, история академических центров, институтов, научных групп. Объектом исследования для историографов были и остаются труды ученых, в которых были представлены идеи, теории и т. д., а также их архивы (дневники, эпистолярное наследие, воспоминания).

Во-вторых, предметом изучения в истории науки (любой, а не только гуманитарной)43 являются не только позитивные, но и ошибочные идеи и ложные представления, необходимые для восстановления объективной картины развития знания. В историографии науки внимательно изучается не только позитивный опыт (прорывы, открытия), но и тупиковые направления и даже ложные пути развития знания, неудачи, заблуждения. Поскольку известно, что наука, как часть духовной культуры, развивается не поступательно и эволюционно, а зигзагообразно, иногда циклично, ее история знает повороты назад, возвращения к давно забытым идеям. Науке, как любому явлению культуры свойственны не только подъемы, но периоды застоя, кризиса, упадка, торжества лженауки и невежества над подлинным знанием.

В-третьих, объектом изучения историков музееведческого знания не может быть «феномен музея», поскольку это совмещение разных предметных областей. Так же как, например, объектом изучения историков образовательных концепций могут быть сами теории и идеи, а для историков образовательных учреждений предметом изучения являются школы, институты как центры организации учебного процесса, содержание образовательных программ и т. д.

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее