Читаем Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории полностью

Ф. Шмит был не только теоретик, в своей книге он обобщал огромный опыт музейной и археологической работы, опыт по исследованию и реставрации памятников и т. д. Ф. Шмит постарался изложить в книге самые передовые для того времени достижения западноевропейского музееведения, которое изучал во время поездок по Европе. Для знакомства с мировыми музеями ученый использовал любую возможность. Последняя его поездка за рубеж была связана с участием в открытии выставки копий древнерусской монументальной живописи в Берлине в ноябре 1926 ггода25. На церемонии открытия выставки присутствовали: полпред СССР тов. Крестинский26, министр народного просвещения Пруссии Беккер27, сделавший доклад об историческом значении Византии для Европы. Во время проведения выставки Ф. Шмит много общался с коллегами – немецкими профессорами. Благодаря их «неутомимой любезности», как пишет Ф. Шмит, ему удалось удовлетворить свою давнюю страсть – познакомиться с лучшими музейными коллекциями германских музеев и частных собраний28.

Представленная в книге концепция Ф. Шмита отражает самый ранний этап становления советского музееведения. О музеологической теории Ф. И. Шмита вспомнили в начале 90-х годов, когда началось оформление дисциплины «музеология – музееведение» в отечественном гуманитарном знании29. Закрепление «музеологии – музееведения» в качестве одного из направлений профессиональной подготовки в системе российского образования является одним из подтверждений плодотворности и практической значимости теоретических изысканий и обобщенного в книге опыта музейной деятельности Ф. Шмита.

Возвращение музеологической концепции Ф. И. Шмита началось с издания монографии о нем С. Л. Чистотиновой30 – ученицы А. И. Фролова31. В малоформатной книге С. Л. Чистотиновой небольшой очерк впервые был отведен анализу музеологической части наследия ученого. Весь остальной объем монографии посвящен истории жизни Ф. Шмита и коллизиям его судьбы. Возможно, биография была интересна для читателей, впервые знакомившихся с этим именем32. Автор исследования справедливо указала на ряд положений теории Ф. И. Шмита, которые вызывают возражения. Среди заблуждений ученого названы: его пренебрежительное отношение к частному коллекционированию33; ситуативное понимание возможностей использования некоторых дворцовых ансамблей, призыв распродавать ценное имущество и открывать во дворцах санатории и детские дома для беспризорников34. Нисколько не оправдывая этот «пролеткультовский задор» Ф. Шмита, следует все-та-ки отметить, что он был человеком своего времени – начала

XX века и пытался примирить свои знания с культурой эпохи. «Ошибки» и «недоработки» ученого представляют сегодня интерес для историков науки как отражение специфики одного из этапов развития музейной теории и практики в нашей стране. Следует признать, что С. Л. Чистотиновой удалось определить те направления концепции Ф. Шмита, которые в скором времени оказались востребованными: разработанная им типология музеев, методика их организации, концепция музея о детях и для детей, в том числе музеев детского творчества, игрушки35 и т. д. Оживление музейно-педагогического направления в последние годы было связано не столько с усилением просветительской функции музеев, но и необычайной популярностью гендерной проблематики в мировой музеологической теории и практике, на волне широкого распространения и «внедрения» постмодернистской парадигмы в гуманитарном пространстве постсоветской России36.

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее