Отпечаток славянофильск<их> мнений заметен на воззрениях соврем<енных> реакционеров и либералов, народников и мистиков. Но слав<янофильст>во, как целое, как общая теория, давно разложилось. Оно выросло на почве романтизма и распалось вместе с ним. Осуждение рассудочности, неизменность национальной личности и всемирно-историческая смена руководящих народностей были коренными идеями слав<янофильст>ва, и все эти идеи в настоящее время представляются односторонними и преувеличенными. Борьба с рационализмом была своевременна и законна, но она увлекла слав<янофил>ов в преклонение перед иррациональным, в равнодушие к умственн<ому> прогрессу, и потому научное движение XIX века обратилось против славянофилов и подобных им романтиков. Учение о народном духе выдвинуло психологические условия исторической жизни в противоположность попыткам механического устроения, но в руках славянофилов народная психология сделалась учением о постоянных типах, и потому эволюционное направление современной мысли обратилось против него. Идея всемирно-исторической преемственности содействовала уяснению связи между различными государствами и национальностями, но славянофилы пользовались ею, чтобы установить мессианизм избранных народов, и потому против них обратилось социологическое изучение истории. Слав<янофильст>во явл<яет>ся самым законченным выражением романтического миросозерцания, а его судьба дает прекрасный пример диалектического развития общественных теорий.
1 Статья М.О. Гершензона «Славянофильство» предназначалась для Энциклопедического словаря братьев Гранат, куда не была включена уже на последней стадии подготовки тома. Слишком спорные, парадоксальные, соображения Гершензона о славянофильстве, вероятно, вызвали возражение редакции, отказавшейся печатать эту статью.
Печатается по корректурным листам, содержащим авторскую правку (см.: РО РГБ. Ф. 746, к. 8, № 30. Л. 1–4) с нашей разбивкой на абзацы, отсутствующие в оригинале.
Печатается по первой публикации В. Проскуриной:
Мечта и мысль И.С. Тургенева
Путь мыслителя, художника, да и всякого человека – один: сперва созерцание; и оно, по своему составу, совершенно лично и совершенно невыразимо.
Но каждый момент созерцаемой действительности кишит мириадами разновидных и противоречивых признаков; личное созерцание есть отбор среди них и синтез выбранного, соотносительный своеобразию личности. Поэтому созерцание содержит в себе уже и субъективное истолкование мира, пока скрытое и безотчетное.
Когда же истолкование открывается сознанию, тогда наступает вторая стадия: объяснение. Объяснение мира есть по существу миф, мирообъяснительная гипотеза в зрительных образах; оно всегда символично и полуизреченно.
И точно так же в объяснении (а вернее – еще в созерцании) заложено и разумение должного, образ мира законодательный. Он раскрывается в третьей стадии – в законодательстве ума, равно присущем и философу, и поэту, и заурядному человеку. Законодательство выражается в идеях, уже вполне выразимых, в словесных формулах истинного и должного[12]
.Часть I. Рождение мысли
Стéно
Тургеневу было шестнадцать лет, когда он написал «Стéно». Пробыв год в Московском университете, он осенью 1834 года, с переездом семьи в Петербург, перешел в Петербургский университет; здесь, с сентября по декабрь, и был написан «Стéно». Как раз в это время заболел предсмертной болезнью и умер 30 октября его отец в отсутствие Варвары Петровны, бывшей за границей.
Мы ничего не знаем о том, как шло развитие будущего писателя в эти ранние годы; поэтому даже такие мелкие черты, как свидетельство о его знакомстве с поэзией Байрона и Шекспира и знании английского языка, представляют известный интерес. Еще несравненно важнее, конечно, содержание и смысл самой драмы.
Надо сказать заранее: как художественное произведение она во всех отношениях крайне плоха, как говорится, ниже всякой критики. Действительно, критику нечего с ней делать: фабула, психологическое обоснование поступков, стихи, – все в ней так чудовищно дурно, что разбирать и оценивать ее невозможно. Она – только документ, в котором выразились настроения и мысли юноши Тургенева; она представляет исключительно биографический интерес, но зато очень большой.