Избранное. Из гулаговского архива

   Этот год сумрачно прян:
   И смерть, и вино, и мед.
   И судорожен, и рьян
   Тяжелый мой взлет.
Не спасай меня от вина,
Я пьяна, чем я захочу,
Даже нежность твоя, о, знай,
Не слабее вина ничуть.
   Разве хмель опьянит?
   Я древнее вино сама,
   Меня под лавой хранит
   Помпейских подвалов тьма.
Я только очень хитра,
Когда умоляю: спаси!
Кто меня вкусит хоть раз,
Крови вулкана вкусит.
   И пойдет на вершины земли,
   И заглянет в жерла вниз,
   И будет тщетно молить:
   — Разомкнись!
И когда легенд убранство
Скроет мои черты,
Не поймет никто, что пьянством
Достигла я красоты.

1923

«Я, изгнанница из пустыни…»

Я, изгнанница из пустыни,
Допиваю последний портвейн.
Властвуют в мире отныне
Ленин и Эйнштейн.
   Последние пьяные стихи я
   Разливаю в рюмочки всем.
   Ты смирилась, моя стихия,
   И скоро поумнеешь совсем.
Теперь и в любви нерасчетливой
Хозяйственный важен расчет,
И я отмечаю заботливо
Курс сердечных банкнот.
   Вчера такой-то убыток
   Потерпела от ревности я,
   Дипломатической лаской покрыта
   Сегодня потеря моя.
Да здравствует экономика
На заводах наших сердец,
Да царит в песенных томиках
Инженер, страсти спец.

1923

«Упокой нашего бога…»

Упокой нашего бога,
Каменная земля,
Горевала о нем немного
Двуногая умная тварь.
   Молились мы по уставу
   И так же слагали персты.
   Усопшему богу слава,
   Готовьте новым кресты,
Героям — вечная память.
Если скончался бог,
Кто бы теперь над нами
Возвыситься дерзко смог?
   Равно и ровно отныне,
   Любезное стадо, пасись.
   К чему счастливой скотине
   Какая-то глубь и высь?

1927–1928

«Смотрим взглядом недвижным и мертвым…»

Смотрим взглядом недвижным и мертвым,
Словно сил неизвестных рабы,
Мы, изгнавшие бога и черта
Из чудовищной нашей судьбы.

И желанья, и чувства на свете

Были прочны, как дедовский дом,
Оттого, словно малые дети,
Наши предки играли с огнем.

День весенний был мягок и розов,

Весь — надежда, и весь — любовь.
А от наших лихих морозов
И уста леденеют, и кровь.

Красоту, закаты и право —

Все в одном схороним гробу.
Только хлеба кусок кровавый
Разрешит мировую судьбу.

Нет ни бога, ни черта отныне

У нагих обреченных племен,
И смеемся в мертвой пустыне
Мертвым смехом библейских времен.

1928

«Лирические волны, слишком поздно!..»

Лирические волны, слишком поздно!
Прощаться надо с песенной судьбой.
Я слышу рокот сладостный и грозный,
Но запоздал тревожный ваш прибой.
На скудные и жалкие вопросы
Ответы все мучительней, все злей.
Ты, жизнь моя, испорченный набросок
Великого творения, истлей!

9 мая 1931

Последний козырь