Избранное. Из гулаговского архива

— Какой актер великий умирает! —
Воскликнул перед гибелью Нерон.
Палач и шут, он умирал играя.
Он проиграл и жизнь свою, и трон.
   Но ведь Нерон — безумный император,
   Цинический комедиант и лжец.
   Что думали другие в миг расплаты,
   С отчаянием предчувствуя конец?
Вот Август, несравненный и единый,
Неповторимый баловень побед.
Не омрачили смерти властелина
Беспамятство постыдное и бред.
   Ему жрецы курили фимиамы,
Он был судьей, вождем и мудрецом,
И статуи его сияли в храмах
Божественно безжалостным лицом.
Он не актер, спасавшийся под гримом
От безобразных пятен и морщин.
О чем же в смертный час поведал Риму
Могущественный Рима властелин?
   Он вымолвил три слова. О, как часто
   Их повторяли разные уста.
   Слова простые, как «прощай» и «здравствуй»,
   Но страшным смысл таила простота.
— Commedia finita est[17]

, — три словаПромолвил Цезарь в свой предсмертным час.
Мы к мудрости цинической готовы,
Ни перед чем мы не опустим глаз.
   Конец триумфам, жреческим служеньям,
   Пирам и власти, и всему — конец.
   Комедия — победы, поражения,
   И кровь, и императорская власть.
Актером был и Август величавый,
А век его зовется золотым.
Но, сомневаться не имея права,
Склонился ниц осиротевший Рим.
   Предсмертных слов правдивое значенье —
   Ведь в этот миг душа обнажена —
   Нас одаряет горьким поученьем.
   Цена познанья — страшная цена.

1938

Тиберий

В прошедшие века закрыты двери.
Мы все живем, в грядущее спеша.
Но мне твоя, загадочный Тиберий,
Непостижимо родственна душа.
   Ты был в любви не римлянин, а рыцарь,
   Но отняли навек твою любовь.
   Ты стал людей угрюмо сторониться,
   Все жаждали твою увидеть кровь.
Надменный Август дал тебе наследье,
В душе тебя с бессилием кляня.
И ожидали злобные соседи
Империи погибельного дня.
   — Отец отечества! — воскликнул гнусный,
   И льстивый, и предательский сенат,
   Но ты сказал с насмешливостью грустной,
   Предчувствием трагическим объят:
— Сенаторы, я римскому народу
Хочу слугою быть. И так на век.
Но кто познал коварную природу?
Меняется нежданно человек.
   И титул ваш мне не прибавит славы,
   А вас века презреньем заклеймят.
   Прошли года, и для тебя забавой
   Чужая стала жизнь, и меч, и яд.
Любовь погибла. Ужасам разврата
Ты предался с неистовством немым.
Тогда тебя отверженным, проклятым
Именовать стал потихоньку Рим.
   Душили умиравшего подушкой
   Сенаторы, испытывая страх.
   Те самые, что жалкою игрушкой
   Когда-то были в царственных руках.
Меня постигли жалкие утраты,
Я знаю цену и добру, и злу.
Чудовищный и странный император,
Прими через века мою хвалу.

1938

«Я когда-то в век Савонаролы…»