Избранное. Молодая Россия

Началось с первого же дня, с переезда из Берлина в Дрезден. Вместе с нашими приятелями ехала молоденькая венская актриса, m-lle Юлия Вейк. Она играла перед тем в Берлине, и русские составили там партию в ее пользу: не пропускали ни одного представления, неистово аплодировали – всех усерднее Печерин, и почти одни поддержали ее славу. Легко вообразить их восторг, когда, придя в берлинскую контору дилижансов, они застали там ее с матерью: они тоже едут в Дрезден! Но увы! они едут в другой карете. Наконец, фортуна улыбнулась Печерину: на последней станции ему удается пересесть к ним. У него уже готовы немецкие куплеты в честь m-lle Вейк, очень хорошие куплеты, чувствительные и звучные, в чистейшем романтическом стиле. По настоянию Редкина он читает их вслух; все общество дилижанса раздражается громким браво! Бразильский поручик списывает их в свой бумажник, берлинский юстиц-рат желает знать имя автора, чтобы напечатать их в венской литературной газете, старушка-мать m-lle Вейк вне себя от радости; а прелестная Юлия, слушавшая его с опущенной вуалью, поднимает вуаль, и ее лицо сияет, «как будто стихи мои сплели ей венок из лучей»; я не могу вас хвалить, говорит она, потому что я сама – предмет вашего стихотворения. По приезде в Дрезден он вручает ей копию стихотворения со своей карточкой, она дает ему свой адрес в Вене, и они расстаются, причем у него невольно навертываются на глазах две слезинки – «последняя дань сентиментальности».

И точно – к чему слезы? Вот уже новое прекрасное личико – Амалия, дочь сторожа дрезденской Frauenkirche[346]; она назначает ему свидание вечером, но – обманщица – не приходит. Вечером он в театре, и рядом с ним – милая девушка, недавно приехавшая из Карлсбада, и он в антрактах беспрерывно болтает с нею. «Как упоительна беседа с прекрасною образованною девушкою!» И Дрезден с его картинной галереей, Саксонская Швейцария и добродушный народ… восемь дней пролетают, как миг. Дальше в путь!

Сверкает гладкое и спокойное, как зеркало, Констанцское озеро, белеет парус, вдали – слои облаков, обозначающие Альпы. Дорога идет между холмов, покрытых виноградниками; там и сям попадаются хорошенькие белые домики с большими светлыми окнами, которые смотрят приветливо и улыбаются, «как чьи-нибудь миленькие глазки – в Смольном монастыре или в Екатерининском институте». Шафгаузен!.. Здесь Рейнский водопад! – «Я закрыл глаза и долго стоял, как будто прикованный волшебною силою к этому месту, неподвижный, в блаженном забвении, в сладкой дремоте. Я нарочно наклонял голову через перила, чтобы прохладные брызги били мне прямо в глаза, чтобы водяная пыль покрывала меня с ног до головы. Вы спросите меня: о чем я думал в эту минуту? – Я думал: какое наслаждение – умереть в водах Рейнского водопада! Какое живое, кипящее сладострастие – броситься стремглав в эту снежную, прохладную пучину, крутиться несколько секунд в этих клубящихся, серебряных, звонких валах, и потом, вслед за ними, в тонком, прозрачном, радужном тумане водяной пыли умчаться в быстрые светло-зеленые воды Рейна!.. Да, господа: что ни говорите, а смерть прекрасная вещь! Ею красуются народы и неделимые. Самая скучная вещь в мире – это государство, которое не умирает (как напр. Китай), и человек, который живет за 50 лет».

Отсюда приятели двинулись пешком, с ранцем за плечами и с зонтиком в руках. Вот Цюрих, и вот, наконец, Альпы! Дорога вьется по долине, слышен воскресный звон колоколов и позвякиванье колокольчиков мирно пасущегося стада. Мелькают Цуг, Гольдау – вот Риги, и в темноте они достигают вершины Риги-Кульма; а там Грютли, где родилась швейцарская независимость, часовня Вильгельма Телля, и наконец они в самом сердце гор – переваливают чрез Сен-Готард, видят Ронский глетчер. И дальше, все дальше на юг – от суровых гор в цветущие долины Женевского озера, отсюда – в страну голубых озер, преддверие рая, и наконец, вот она, Италия, торжественная неувядаемой красотою и великими воспоминаниями. Сколько глубоких впечатлений, сколько красоты и свободы! Чудеса природы и искусства, Мадонна Рафаэля и первозданный хаос горных вершин, смеющиеся зеленые долины. Сойные города, похожие на игрушки, – и люди, люди, такие легкие и изящные, эта прелесть нежданных встреч, застольных бесед, минутной влюбленности, – и никаких уз, никакого постоянства, но уже опять идешь, чтобы не вернуться, идешь к новым неожиданностям, а на душе легко и молитвенно.