Избранное. Потрясение оснований

Величие и трагизм момента, когда Петр произносит свои слова, становятся очевидными в отклике на них Иисуса: Он запрещает ученикам говорить о Нем кому бы то ни было. Мессианство Иисуса было тайной. Для Него оно значило не то же самое, что для людей. Если бы они услышали, что Он называет себя Христом, они увидели бы в Нем либо великого политического вождя, либо божественного посланца, приходящего с небес. Иисус не верит в то, что политические действия, освобождение Израиля от римского владычества и крушение Римской империи могут создать новую реальность на земле. И он не мог бы назвать себя небесным Христом, потому что людям, неспособным Его понять, это показалось бы богохульством. Ибо Христос не есть ни политический «царь мира», которого ожидали народы на протяжении всей истории и которого сегодня с таким же горячим нетерпением ожидаем и мы; ни «царь славы», которого ожидали многие визионеры того времени и которого сегодня ожидаем и мы. Его тайна глубже; ее нельзя выразить в традиционных именах. Она может быть открыта только в событиях, которые должны были произойти после исповедания Петра: в страдании, смерти и воскресении. Быть может, явись Он сегодня, Он надолго запретил бы священникам христианской Церкви говорить о себе. «Он запрещал им говорить о Себе». Наши Церкви говорят о Нем день изо дня, каждое воскресенье, одни больше в политических категориях, как о царе мира, другие в большей мере как о небесном царе славы. Они называют Его Иисусом Христом, забывая сами и заставляя забывать нас о том, что это значит: Иисус есть Христос. Самый невероятный и с человеческой точки зрения невозможный факт – бродячий еврейский рабби есть Христос – стал само собой разумеющимся для нас. Давайте же, хотя бы иногда, напоминать самим себе и другим людям о том, что Иисус Христос значит Иисус, про которого говорили, что Он – Христос. Давайте же время от времени спрашивать самих себя и других о том, можем ли мы всерьез согласиться с восторженным восклицанием Петра; так же ли переполняет нас тайна этого Человека? И если мы не можем ответить на это утвердительно, разве не следует нам тогда, по крайней мере, хранить молчание, чтобы уберечь тайну этих слов, а не разрушать их смысл своей пустой болтовней?

И Он продолжал учить их, что Сын Человеческий должен много пострадать, быть отвергнутым старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убитым, и в третий день воскреснуть. Он говорил об этом совершенно откровенно. В час, когда Петр назвал Его Христом, Иисус предрек свои страдания и смерть. Он приоткрыл тайну своего мессианского предназначения. Это шло вразрез со всем, на что надеялись Его ученики. Ему предстояло быть отвергнутым политическими властями еврейского народа, чьим царем Христос, в соответствии с мессианскими представлениями того времени, должен быть. Ему предстояло быть отвергнутым религиозными властями избранного народа, чьим вождем, согласно мессианским представлениям, должен стать Христос. Ему предстояло быть отвергнутым культурными авторитетами той традиции, которая, как предполагалось, должна была благодаря Христу преодолеть всю языческую традицию. Ему предстояло страдать – Тому, от кого ожидалось преображение всякого страдания в блаженство. Ему предстояло умереть – Тому, кто, согласно представлениям о мессии, должен был явиться в божественной славе. Иисус не отрицал своего мессианского призвания. Символическими словами о «воскресении через три дня» Он показывает, что Его отвержение и смерть не будут поражением, но необходимыми шагами на пути к тому, чтобы стать Христом. Только Ему предстояло быть страдающим и умирающим Христом. Только в страдании и смерти Он – Христос, или, как более загадочно называет Он себя, – Сын Человеческий.

Петр отозвал Иисуса и начал прекословить Ему. Но Иисус повернулся к нему и, глядя на своих учеников, упрекнул Петра, говоря: «Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое». Никто во времена Иисуса не стал бы подвергать сомнению тот факт, что Бог насылает страдания и мученическую смерть даже на праведных, и это подтверждает каждая страница Ветхого Завета. Поэтому не сам этот факт страдания и смерти сделал историю Страстей наиболее важной частью всего Евангелия. Не цена страдания и героической смерти дали силу изображению Распятого. В человеческой истории было множество изображений созидательных страданий и героической смерти. Но ни одно из них нельзя сравнить с изображением смерти Иисуса. В Его страданиях и смерти произошло нечто уникальное. Это была и есть божественная тайна, непостижимая человеческому уму, божественно необходимая. Поэтому, когда Петр, потрясенный и переполненный печалью и любовью, попытался воспротивиться намерению Иисуса идти в Иерусалим, Иисус принял его мольбу за сатанинское искушение, разрушительное для Его мессианского достоинства: как Христос, Он должен был пострадать и умереть. Настоящий Христос не был Христом в силе и славе.