В рассказе о Пятидесятнице Дух Христа показывает свою творческую способность как индивидуально, так и значимо для всех. Каждый ученик получает язык пламени – новый творческий Дух. Выходцы из всех народов, разделенные разными языками, понимают друг друга в этом Новом Духе, творящем новый мир по ту сторону вавилонского разделения, – мир Церкви. Более того, для Павла Дух есть вечная жизнь. Очевидно, уверенность в том, что мы – дети Бога, что мы соединены с вечным смыслом нашей жизни, – такая уверенность либо сама вечна, либо ее нет вообще. Нет рациональных доказательств бессмертия наших душ. Здесь и теперь мы погружены в бесконечное отчаяние, причиной которого является закон. Здесь и теперь мы погружены в вечную и неистощимую жизнь, сотворенную Духом, который свидетельствует, что мы – дети Бога.
Но кто-то может сказать: «Я не получил этого свидетельства. Я не познал в своем опыте Тот Дух, о котором говорил Павел. В этом смысле я – не христианин». Выслушаем ответ Павла. Это, быть может, одно из самых его таинственных и приводящих в замешательство речений. «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными. Испытующий же сердца знает, какая мысль у Духа, потому что Он ходатайствует за святых по воле Божией». Павел осознает тот факт, что обычно нами владеет слабость, которая делает невозможным опыт познания Духа и правильную молитву. Но он говорит нам, что в такие часы мы не должны думать, что Дух далеко от нас. Он – в нас, хотя Его присутствия мы не замечаем. Наши воздыхания в глубине души, которые мы не можем выразить в членораздельной осмысленной речи, принимаются Богом как действие Духа в нас. К человеку, который стремится к Богу и не может Его найти; к человеку, который хочет, чтобы Бог его принял, и не может поверить даже в то, что Он есть; к человеку, который жаждет обрести новый и непреходящий смысл своей жизни и не может его открыть, – именно к такому человеку обращается Павел. Каждый из нас – такой человек. Именно в этой ситуации, когда Дух далек от нашего сознания, когда мы не в состоянии молиться или чувствовать хоть какой-то смысл в жизни, в глубинах наших душ неприметно совершается работа Духа. В тот миг, когда мы чувствуем свою отделённость от Бога, ощущаем бессмысленность своей жизни и обреченность на отчаяние, мы не остаемся в одиночестве. Дух, воздыхающий и тоскующий в нас и с нами, выступает вместо нас. Он ясно показывает, кто мы такие на самом деле. Ощущая это вопреки ощущению, веря в это вопреки вере, зная это вопреки знанию, мы, подобно Павлу, владеем всем. Находящиеся вне этого опыта не владеют ничем. Павел, несмотря на дерзновенность своей веры и глубину своей мистики, наиболее человечен, наиболее реалистичен, ближе к слабым, чем к сильным. Он знает, что мы, вместе со всеми другими существами, находимся в стадии ожидания, стремления и страдания со всеми животными и цветами, океанами и ветрами. Беззвучный плач этих созданий эхом вторит немому томлению человеческой души. Павел знал, что состояние, которого мы должны достичь, еще не наступило, и все же написал свое восторженное и торжествующее послание о Духе и Жизни. Написать эти слова его вдохновил не собственный дух, но Дух, который свидетельствовал его духу и который свидетельствует нашему духу о том, что мы – дети Бога.
17. Иисус, про которого говорили, что он – Христос
И пошел Иисус с учениками Своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою Он спрашивал учеников Своих: за кого почитают Меня люди? Они отвечали: за Иоанна Крестителя, другие же – за Илию, а иные – за одного из пророков. Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Петр сказал Ему в ответ: Ты – Христос. И запретил им, чтобы никому не говорили о Нём. И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И говорил о сем открыто. Но Петр, отозвав Его, начал прекословить Ему. Он же, обратившись и взглянув на учеников Своих, воспретил Петру, сказав: отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое.