Избранное: Романы, рассказы

Каждый вечер я слышал шум экипажа вдали и ломал себе голову, кто бы мог в нем сидеть.

Было что-то необычайно странное в мысли, что там, где-то, существуют люди, которые имеют возможность делать то, что хотят, которые могут свободно двигаться, ходить куда угодно, и не ощущают при этом неописуемой радости.

Я не был в состоянии себе представить, что и я когда-нибудь буду иметь счастье ходить по улицам, залитым солнцем.

День, когда я держал в объятиях Ангелину, казался мне принадлежащим иному, давно исчезнувшему, прошлому — я думал о нем с той тоской, которая овладевает человеком, раскрывшим книгу и нашедшим в ней увядший цветок возлюбленной его юных дней!

Сидит ли еще старый Цвак каждый вечер в кабачке с Фрисландером и Прокопом, слушая скелетообразную Эвлалию?

Нет, ведь уже май; время, когда он отправляется по деревням со своим театром марионеток и разыгрывает на зеленых лугах «Синюю Бороду»!

………………………….

Я сидел один в камере — поджигатель Воссатка, мой единственный товарищ последней недели, уже несколько часов был у следователя.

Удивительно долго продолжался на этот раз допрос.

Воссатка влетел в камеру с сияющей физиономией, бросил узелок на нары и стремительно начал одеваться.

Арестантское платье он с негодованием швырнул на пол.

— Ни черта не могли они доказать, дудки!.. Поджог!.. Как бы не так… — Он ткнул себя пальцем в нижнее веко. — Черного Воссатку не проведешь. Дул ветер, сказал я. И уперся на этом. Пусть они гонятся теперь за господином ветром!.. А пока — слуга покорный!.. Встретимся еще… У Лойзичек! — Он вытянул руки и пустился в пляс. — «Один лишь раз приходит май…» — Он надвинул на лоб твердую шляпу с перышком синего цвета. — Да, правда, это вас заинтересует, знаете, господин граф, что случилось? Ваш приятель Лойза сбежал! Сейчас мне сказали. Уже с месяц — теперь поминай как звали… фьют… — Он хлопнул себя ладонью по затылку. — За горами, за долами…

«Ага, напильник», — подумал я и улыбнулся.

— Теперь и вы надейтесь, господин граф, — он по-товарищески протянул мне руку, — и вы вскоре будете на свободе… Когда вы будете без гроша, спросите у Лойзичек Черного Воссатку… Всякая девка знает меня там. Так-то!.. А пока — честь имею кланяться. Чрезвычайно приятно было!

Он еще стоял на пороге, когда надзиратель вводил в камеру нового арестанта.

Я с первого же взгляда узнал в нем парня в солдатской фуражке, который однажды во время дождя стоял со мной рядом в подворотне на Петушьей улице. Чудесный сюрприз! Может быть, он случайно знает что-нибудь о Гиллеле, о Цваке и обо всех других?

Я хотел тотчас же начать расспрашивать его, но, к моему величайшему изумлению, он, с таинственным видом приложив палец к губам, сделал знак, чтобы я молчал.

Только когда дверь закрылась снаружи и шаги караульного смолкли в коридоре, он засуетился.

У меня дрожало сердце от волнения.

Что бы это значило?

Неужели он знал меня и чего он хотел?

Первым делом парень сел и стащил левый сапог.

Затем он зубами вытащил пробку из каблука и из образовавшегося углубления вынул маленькое изогнутое железко, оторвал некрепко пришитую подошву и с самодовольной физиономией дал мне то и другое.

Все это он проделал с быстротой молнии, не обращая ни малейшего внимания на мои взволнованные вопросы.

— Вот! Нижайший привет от господина Харусека.

Я был так ошарашен, что не мог произнести ни слова.

— Вот, возьмите железко и ночью вспорите подошву. Или в другой часок, когда никто не заметит. Там внутри пустота, — пояснил он мне, сделав торжественную мину, — и в ней лежит письмо от господина Харусека.

Вне себя от восторга, я бросился ему на шею, и слезы полились у меня из глаз.

Он ласково отстранил меня и сказал с упреком:

— Надо крепче держать себя, господин Пернат! Нам нельзя терять ни минуты. Сейчас может обнаружиться, что я не в своей камере. Мы с Францлем… обменялись номерами.

Вероятно, у меня был очень глупый вид, потому что он продолжал:

— Этого вы не понимаете все равно. Коротко: я здесь — и баста!

— Скажите же, — перебил я его, — скажите, господин… господин…

— Венцель, — помог он мне, — меня зовут Красавчик Венцель.

— Скажите же, Венцель, как поживает архивариус Гиллель со своей дочкой?

— Этим некогда теперь заниматься, — нетерпеливо перебил он меня. — Я могу в одну секунду вылететь отсюда… Итак, я здесь потому, что я признался в грабеже.

— Как, вы из-за меня, чтобы попасть сюда, совершили ограбление, Венцель? — спросил я потрясенный.

Парень презрительно покачал головой.

— Если бы я действительно совершил ограбление, то я бы в нем не признался. За кого вы меня принимаете?!

Я постепенно начал соображать: ловкий парень употребил хитрость, чтоб притащить мне письмо Харусека.

— Итак, внимайте. — Он сделал очень серьезное лицо. — Я вас должен обучить эпилепсии!..

— Чему?