Избранное: Романы, рассказы

Призрак с просветленным ликом плавно подходит ко мне. Все вплоть до складок платья в точности такое, каким было у живой Офелии. Те же глаза, их чудный мечтательный взор, черные стрелы ресниц, тонкие брови, изящные белые руки, и даже губы нежны и румяны… Но волосы скрыты покрывалом. Она склоняется, льнет ко мне, я слышу стук ее сердца, она целует меня в лоб, кладет руки мне на плечи, я чувствую жар ее тела. «Никаких сомнений, она пробудилась к жизни!» Я уже горю, еще немного — и последние сомнения исчезнут, и настанет миг сладостного блаженства, но все тревожней, все отчаянней взывает в моей душе голос Офелии, это крик безысходного ужаса, и наконец удалось расслышать несколько слов:

«Не оставляй меня! Спаси! На нем же только моя маска!» — Но голос вдруг пропал, будто задернули плотный занавес.

«Не оставляй меня!» — это же крик о помощи! Он поразил меня в самое сердце.

Нет, тебя, мою Офелию, живую Офелию моей души, я никогда не оставлю!

Стискиваю зубы, кровь во мне стынет, леденеет от страшного подозрения.

«Кто же „он“, тот, на ком лишь маска Офелии?» — бьется в моем мозгу. Пристальней вглядываюсь в лицо фантома, в этот призрачный лик, и тут на какое-то едва уловимое мгновение в нем выступают застывшие черты, словно передо мной каменное изваяние, его зрачки сужаются, как будто на них упал луч света.

Мгновенно исчезнувшее видение, словно кто-то молниеносно отпрянул в страхе, испугался, что его узнают, оно мелькнуло и в ту же секунду пропало, но все же в краткий миг от удара до удара сердца я заглянул в глаза призрака — в них не было моего отражения, я увидел какое-то чужое лицо. Фантом отшатнулся от меня и с распростертыми объятиями подплывает по воздуху к Мучелькнаусу, старик плачет навзрыд, вне себя от счастья, от любви, он обнимает, он осыпает поцелуями призрак.

От ужаса в глазах у меня все померкло, на голове, я чувствую, шевелятся волосы. При каждом вдохе дыхание перехватывает, в лицо словно бьет ледяной ветер.

Тот мелькнувший и исчезнувший образ — чей-то призрачный лик, крохотный, точно след от укола, вдруг предстает резко и ясно, стократ отчетливей, чем любые картины, какие способен различить человеческий глаз.

Лицо странного существа девичье, но вместе с тем это и лицо юноши, прекрасное, но красотой загадочной, нездешней.

Глаза без радужки, пустые, как глаза мраморной статуи, тускло светятся, словно матово-белые опалы.

Уголки тонко очерченных бескровных губ приподняты, они улыбаются с едва заметным, но оттого тем более жутким выражением всесокрушающей беспощадной силы. Белые зубы проступают из-под тонкой, как бы шелковой кожи — отвратительная ухмылка остова.

Смутно сознаю: этот лик — оптический фокус, на границе двух миров он, как в линзе, собрал в себе все излучения царства ненависти и истребления, а за ним таится бездна, которая поглощает все и вся, бездна, чей далеко не самый страшный символ — ангел смерти.

«Что же, кто же этот фантом, выдающий себя за Офелию? — думаю я в страхе. — Откуда он явился, какая сила универсума оживила двойника моей любимой? Эта двойница словно живая, а сколько в ней прелести и доброты, и все-таки под этой личиной скрывается сатанинская инфернальная сила; неужели демон сбросит маску и явится нам в своем истинном, чудовищном обличье, злобно скалясь, явится лишь ради того, чтобы повергнуть в отчаяние и лишить последних надежд горстку простых смертных?

Нет, — вдруг понял я. — Дьявол не открывает свою сущность ради таких ничтожных целей. Не знаю, шепнул ли эти слова мой древний предок или голос Офелии раздался в сердце, а может быть, они проистекли из безъязыких сил познания, заключенных во мне самом, — сегодня я уже не помню этого, знаю только, что в тот миг осознал: «Безликая сила всего зла, покорная тайным законам природы, сотворяющая с помощью колдовских искусств всевозможные магические трюки, это она насылает дьявольское наваждение в обманчивом обличье, в форме своего антипода. Маской Офелии прикрывается какое-то существо, имеющее объем в пространстве, но это образ магический. Он живет в воспоминаниях старика отца, он обрел зримые очертания, поскольку соблюдены определенные метафизические условия, основы и свойства которых нам неизвестны, он стал видимым и даже осязаемым, возможно, для того, чтобы послужить дьявольской цели — еще больше углубить пропасть, разделяющую царство мертвых и царство живых. Душа бедной истеричной горбуньи до сего дня не обрела незамутненно чистой кристаллической формы и потому покинула тело медиума, истекла из него вязкой податливой магнетической массой и заполнила собой образ, живущий в памяти старого гробовщика, это его отцовская тоска создала образ дочери…

Горгона Медуза, ее взгляд, все обращающий в мертвый камень… Медуза, символ безграничного могущества, это она орудует, хоть и не развернуться ей тут во всей силе, это она является, как Христос с благой вестью, сирым и убогим, как вор, под покровом ночи крадучись пробирается в людские жилища.