Избранное: Романы, рассказы

Открываю глаза — морок сгинул. Горбунья хрипит в беспамятстве, все прочие сидят, молитвенно сложив руки… Гробовщик наклоняется ко мне, шепчет:

— Никому не говори, что это была Офелия, моя доченька! Они не знают, что она умерла, вот и пусть не знают. Они думают, из райских садов явился дух праведницы, пожалел меня, старика…

Будто в подтверждение моих недавних размышлений, длинноволосый молодой человек наставляет меня торжественным и строгим тоном, можно подумать, он и правда учитель, а я ученик:

— Вы, юноша, должны быть безмерно благодарны Пифагору! По просьбе господина Мучелькнауса я через медиума обратился к Пифагору, попросил допустить вас на наш сеанс, чтобы вы исцелились от недуга сомнения!.. Ибо, по слову пророка, звезда Фикст^{246} сорвалась с небес и летит к земле. День воскресения всех умерших близок… Первые вестники уже вышли в путь… Будут бродить они, духи опочивших, меж нас, уподобясь нам во всем, и звери снова будут щипать траву^{247}, как некогда в садах Эдема… Или не изречено сие Пифагором?

Толстуха радостно кудахчет и согласно кивает.

— Молодой человек! Забудьте мирскую суету! Послушайте-ка, что я вам скажу. Я обошел всю Европу. — Для убедительности длинноволосый указывает на свои сандалии. — Так вот, в любой даже самой захудалой деревушке вы найдете адептов спиритизма. Недолго осталось ждать — наше движение, подобно могучим волнам океанского прилива, разольется по всей земле. Могущество Католической Церкви сломлено, ибо Спаситель грядет в собственном своем облике!

Мучелькнаус и толстуха умиленно кивают, внимая этим речам, этой благой вести, которая сулит исполнение заветных надежд, я же в них слышу грозное пророчество ужасного будущего.

Голову Медузы я увидел в безжизненных зрачках призрака, теперь же слышу ее голос, ведь это она вещает устами длинноволосого, и опять она под лживой маской высоких устремлений скрывает свою истинную сущность. Здесь витийствует змея с раздвоенным языком, она говорит «Спаситель», а мыслит «Сатана», говорит: «Хищные звери будут щипать траву», а подразумевает не траву, а простаков, имя им легион, и пожрут их, подобно хищным зверям, демоны отчаяния.

Пророчество страшно тем, что оно исполнится! И еще страшней другое — дьявольские наущения в нем коварно смешаны с чистой правдой. Да, будет воскресение, но воскреснут только личины умерших, ушедших в мир иной, нежно любимых, оплакиваемых теми, кого они оставили на земле. Фантомы явятся и пустятся в пляс с живыми, но не тысячелетнее царство настанет тогда — разразится инфернальный бал Сатаны, злорадно дожидающегося петушиного крика, который возвестит начало нескончаемой вселенской Страстной среды!

«Неужели уже сегодня старик и эти трое будут ввергнуты в отчаяние? Ведь этого ты хочешь? — слышу я издевательский голос Медузы. — Что ж, Кристофер, говори, уж я-то тебе мешать не стану. Ты возомнил, будто освободился от моей власти, ну так скажи им, что разглядел мой лик в зрачках фантома, который я сотворила, пустив в дело смертельно опасные яды, их изобильно источает охваченная тлением душа убогой горбуньи! Говори, дружок, поведай им все, что знаешь! А я уж позабочусь о том, чтобы они тебе поверили.

Меня вполне устроит, если на сей раз ты потрудишься вместо моих верных слуг. Стань предтечей великого Белого монаха, Доминиканца, который якобы возвестит истину, на это, по крайней мере, уповает твой простодушный предок! Возьми на себя служение великой истине, а уж принять за нее крестные муки — не сомневайся, примешь, я это обеспечу. Наберись мужества и открой горемыкам истину, я уже предвкушаю, каково им будет узнать о своем „спасении"»!

Трое спиритов ждут затаив дыхание, что я отвечу длинноволосому. А мне вспомнились строчки из письма Офелии, ее просьба не бросать на произвол судьбы несчастного гробовщика, и я мучительно размышляю — следует ли говорить этим людям о том, что мне открылось?

Я лишь мельком взглянул на сияющее, блаженное лицо старика, и мужество меня покинуло. Я молчу. Мысль, которой мой ум прежде лишь едва касался, довольствуясь «знанием», свойственным простому смертному, теперь до основ потрясает мою душу, жжет как огонь: зияющая пропасть, надвое разделяющая все мироздание, разверзлась не только в земных пределах — противоборство между любовью и ненавистью, битва небесного воинства и сатанинских сил не утихает и после смерти, за гробовым порогом.

Я прозреваю: лишь в сердцах тех, кто духовно ожил, воистину обретают упокоение умершие, лишь в таком сердце находят они желанный приют и мир; если сердца людские объяты сном, то, и умершие спят в них вечным сном, если же сердце духовно пробудилось, мертвые в нем также оживают и становятся частью мира феноменов, не ведая, однако, мучений, неотъемлемых от земного бытия.

Я с ужасом сознаю свою слабость и полнейшую бепо-мощность, вновь подумав: что же делать, ведь за мной выбор — промолчать или открыть им правду?