Избранное: Сборник

М а л у. Это хорошо, Кило. Два очка в твою пользу. Ты берешь пример с нашего образцового Макса, и ты не напиваешься. Ты всегда спокоен и не теряешь головы ни при каких обстоятельствах. Бывает, конечно, выпьешь немножко, чтобы согреться, или за компанию, но не больше полбутылки за вечер. Да и с чего тебе пить? Что тебе праздновать, какие такие события происходят в твоей жизни? Но сегодня есть повод. Есть. Малу вернулась на сахарный завод, она сидит в конденсаторной, как в прежние времена, словно никуда не уезжала и никогда не была больна, словно ничего не случилось и она не клялась, что ноги ее больше не будет в Верьере. Такое событие стоит отпраздновать, не так ли? Нет. Уставились на меня стеклянными глазами, словно лошадки на карусели. Мы видим Малу, говорят эти глаза, вот она сидит. Привет, Малу! Привет, лошадки! Завтра они уедут домой и скоро забудут все это, верно, ребятки, вы забудете и Малу, и все остальное, забудете Верьер. А лошадки все кружатся, гоп-гоп, тара-ра-ра… И зачем только я пошла с вами?

Снаружи, совсем близко, вероятно уже с лестницы, Се-Па кричит: «Eh, bon Dieu, Max, encule, tu te fous de ma gueule?»[223]

Макс. Полежи тихонько. И все пройдет.

Макс спускается по лестнице, слышно, как Се-Па делает ему замечание: мол, не очень-то ты спешил.

Малу. Тихонько. Ладно. Я и так лежу тихонько. Я уже несколько месяцев только и делаю, что лежу тихонько.

Пауза.

Кило (подходит к балке и чертит мелом еще одну линию). Чуть не забыл отметить. Осталось восемь дней.

Малу. Вот уж не думала, что вы опять приедете в Верьер, всей компанией. Вы ведь обычно каждые три года переходите на новый сахарный завод.

Кило. Обычно — да.

Малу. Но в прошлом году ты не был с ними. Иначе я бы тебя увидела, хи-хи, ты слишком толстый, чтоб тебя не заметить. Тебя за это прозвали Кило?

Кило. Да.

М а л у. А мой вес — пятьдесят восемь. Правда, по мне не видно? И у меня тоже есть прозвище, как и у тебя. В Бельгии меня звали Мадленой, это мое настоящее имя, но, когда мы переселились сюда, отец заставил меня переменить его. Он сказал, что «Малу» звучит больше по-французски, а французам это нравится. А Лили он разрешил сохранить свое имя.

Кило. И свою фамилию Фламин он тоже оставил.

М а л у. Да, поменять фамилию он не может, слишком хорошо его тут все знают.

Кило. Все равно как фальшивые деньги поменять.

Оба смеются.

М а л у. Ты уже давно приезжаешь сезонником на сахарный завод?

Кило. Девятый год.

М а л у. А для чего?

Кило (желая скрыть неловкость, смеется). Чтобы работать.

М а л у. Но ведь работать можно и в Бельгии.

Кило. Пожалуй.

М а л у. Вот именно. Но ты все-таки ездишь сюда, в эту богом забытую дыру, где сроду ничего не было, кроме свеклы и свекольной ботвы, эти места похожи на пастбище, вытоптанное скотом, и еще этот жалкий заводик, который пыхтит, точно старик, день и ночь. Бывает, он вдруг остановится, а потом снова пыхтит. Чук-чук.

Пауза. Гудит заводской гудок — прерывисто и пронзительно, как сирена.

Кило. Старик завопил. (Оба смеются.) Он хочет есть. (Кило громко хохочет.)

Пауза.

М а л у. А потом вы отправляетесь обычно на металлургический завод, в Валлонию.

Кило. Или остаемся дома и ходим отмечаться на биржу.

М а л у. И куда бы вы ни подались, всюду пьянка и драки, всюду бардак.

Кило. Работа у нас тяжелая. После такой работы нужна разрядка. Что же еще нам делать? Нечего. Раньше, когда я был такой же молодой, как ты, я тоже думал: есть что-то другое, где-то, я и сам не знаю где, не знаю, что это такое, но когда-нибудь оно свалится с неба прямо к моим ногам… Ты слишком молода…

М а л у. Это я-то молода? Спроси об этом лучше у своего приятеля Макса.

Кило. О чем?

М а л у. Не обращай внимания на то, что я сказала, забудь.

Кило. А ты его давно знаешь?

М а л у. Он мне чужой, как и ты. Все мне чужие, один уходит, другой приходит. Привет, дружок. Привет, Малу. Au revoir^[224], дружок, au revoir, Малу.

Кило. Я-то давно его знаю. С довоенных времен. А начиная с войны он заботился обо мне. Вот так-то. Весь этот год я держался, ничего лишнего себе не позволял. Не то что раньше. Ведь, когда я вернусь в Эвергем, я женюсь.

Она не слушает его.

Да. Весной. На двоюродной сестре Макса, Женни ее зовут, она держит галантерейную лавку, но она ее скоро продаст, и мы откроем кафе. Ты спишь? (Пауза.) Ты говорила, что болела. Долго?

Малу. Да уж, успело надоесть.

Кило. А что с тобой было?

Малу. Не твое дело.

Кило. Как бы этот туман и эта сырость тебе не повредили…

Малу. А тебе-то что?

Кило. Да я просто так сказал.

Малу. Ламбер тоже так говорит: «Киска, туман может тебе повредить». И глотает таблетку, а другую дает мне. Витамины. Знал бы он, что я сбежала из дома, — и только потому, что двое сезонных рабочих позвонили в дверь.

Кило. Он выгнал бы тебя пинком под зад.

Малу. Нет, это нет. Но он бы дулся три дня. «Любовь, моя киска, — говорит он, — это прежде всего забота друг о друге».

Кило. В этом что-то есть.

Малу. Я напоминаю ему дочь. Она живет в Канаде.