Под покрывалом бархатным подушка,С литою крышечкой фаянсовая кружка,Пенсне старинного серебряная дужка,Мне вспоминаются по долгим вечерам,Агата Юльевна, опрятная старушка,Меня немецким обучавшая словам.Тогда всё это называлось «группа».Теперь и вспоминать, конечно, глупоСпектакли детские, цветную канитель.Потом война, заснеженные трупы,Из клейстера похлёбка вместо супа,На Невском непроглядная метель.Ах, песенки о солнечной форели,Мы по-немецки их нестройно пели.В окошке шпиль светился над Невой.…Коптилки фитилёк, что тлеет еле-еле,Соседний двор, опасный при обстреле,Ночной сирены сумеречный вой.Не знаю, где теперь её могила, –В степях Караганды, на Колыме унылой,У пискарёвских горестных оград.Агата Юльевна, оставим всё, как было,Агата Юльевна, язык не виноват.Спасибо за урок. Пускай вернётся сноваНемецкий чёткий слог, рокочущее слово,Из детства, из-за тридевять земель,Где голоса мальчишеского хора,Фигурки из саксонского фарфораИ Шуберта прозрачная капель.1996
Бавария
В Баварии летней, близ города славного Мюних,Мы в доме немецком гостили в начале июня.Там сад колыхался в оконном, до пола, стекле,Дразня сочетанием красок, пронзительно светлых,И фогельхен утром кричали приветливо с веток:«Вставайте, бездельники, – завтрак уже на столе».Плыл благовест тихий от мачты недальнего шпица.Алела нарядно на крышах крутых черепица,Над сбитыми сливками белых по-южному стен.Хозяин в войну был десантником, но, слава Богу,Под Лугой сломал при ночном приземлении ногу,А после во Франции сдался союзникам в плен.Он строил потом водосбросы, туннели, плотины, –Его окружают знакомые с детства картиныУ жизни в конце, понемногу сходящей на нет.Австрийские Альпы парят вдалеке невесомо,По радио внук исполняет концерт Мендельсона,Упругими пальцами нежно сжимая кларнет.И хмель обретает брожение солнца на склонахНад быстрым Изаром, у вод его светло-зелёных,Вокруг навевая счастливый и медленный сон.И можно ли думать о грянувшей здесь катастрофеПод дивные запахи этого свежего кофеИ тихую музыку? Слава тебе, Мендельсон!1996