Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы

Одни среди надвинувшейся тьмы,

Трепещем: рок суровый погрузил
Нас в гущу схватки первозданных сил.

Мэтью Арнольд, «Дуврский берег»

Я не собираюсь описывать пункт за пунктом все, что случилось в последующие полчаса, так как событий оказалось слишком много и требовалось, чтобы мы, все трое, в них участвовали, делая подчас совсем разные вещи в одно и то же время. Хотя рассказали нам о многом, о причинах событий не говорили почти никогда, и все время нас не покидало ощущение, что мы имеем дело с человеческими существами (я едва не опустил слово «человеческие» и до сих пор не уверен, нужно ли было его оставлять), обладающими неизмеримо большими возможностями и, скорее всего, интеллектом, чем наши собственные.

Но это была только базисная — назовем ее так — сложность.

Начнем с того, что невыносимо трудно оказалось, оторвавшись от ленивой дружеской беседы о сказочном братстве отставных убийц, внезапно погрузиться в ожесточенную войну между фиолетовым пятнышком и красной лужицей на тускло мерцающей карте. Голос не проливал ни малейшего света на этот предмет, потому что после первого — сделанного, видимо, по неосторожности — откровения мы мало что узнали о войне между Атла-Хаем и Саванна Фортрес и совершенно ничего о ее причинах. Предположительно, Саванна была агрессором, продвигающим свои владения дальше на север после завоеваний Бирмингема, но даже это было догадкой. Трудно описать, каким туманным все это представлялось, — были минуты, когда мой ум невольно смешивал происходящее с тем, что я читал много лет назад о Гражданской войне: Саванна ассоциировалась с генералом Ли, Атла-Хай — с генералом Грантом, и казалось, что мы очутились прямо в гуще одной из величайших битв того времени.

По-видимому, самолеты Саванны имели на вооружении что-то вроде лазерных лучей — во всяком случае, меня предостерегли от «висящих в тумане линий, похожих на прямые нити, выходящие из розовых звезд», и позже рекомендовали целиться в источники этих линий. Было естественным предположить, что стальные кубики — это какое-то решающее для Атла-Хая оружие, или, может, боеприпасы для оружия, или часть какой-то сложной машины, гигантского компьютера, например, однако голос игнорировал мои вопросы и не попадался ни в одну из ловушек, наскоро расставленных мною в беседе. Нам нужно было всего лишь сбросить кубики, когда скажут, — и больше ничего. Папаша снова закрыл заполненный ими ящик и прикрепил его к парашюту — он взял это на себя, так как мы с Алисой, следуя инструкциям, занимались другими делами. Ему объяснили, как открыть дверь самолета для того, чтобы сбросить груз (вы просто должны твердо положить руку на точку около дверного проема), и, как я уже сказал, это было все.

Естественно, мне пришла в голову мысль, что, как только мы сбросим груз, Атла-Хай потеряет в нас всякую нужду, и, возможно, просто позволит Саванне уничтожить нас — не исключено даже, что он в этом прямо заинтересован. Так что наиболее разумным для нас было бы, наверное, не сбрасывать груз, когда поступит сигнал, а зацепиться за эти бесчисленные стальные кубики как за единственную возможность заключить выгодную для нас сделку. Но до того как поступит сигнал, я не видел никакого резона открывать наши карты. Мне бы хотелось обсудить эту тему с Алисой и, возможно, с Папашей, но, по-видимому, все, о чем мы говорили, даже шепотом, прослушивалось Атла-Хаем. (Мы, кстати, так и не определили, способен ли был Атла-Хай видеть, что происходит в кабине, — я в это не верил, но уж подслушивать нас он мог наверняка.)

В конечном счете, мы не узнали об Атла-Хае практически ничего. По правде говоря, три безмозглых микроба, путешествующих в кабинке внутри железной стружки, — очень неплохое для нас описание. Вот уж точно я отзывался о своих дедуктивных способностях — мысли-шмысли! Но Атла-Хай (под этим словом я всегда подразумевал личность, которой принадлежал голос с экрана) узнал о нас все, что хотел, и многое, видимо, знал с самого начала. Во-первых, они, должно быть, какое-то время следили за нашим самолетом, поскольку догадывались, что курс задан автоматически, и единственное, что мы можем сделать, это поменять его на противоположный, хотя, похоже, у них сложилось впечатление, что мы можем взять направление на Лос-Аламос, а не на разрушенный завод. Очевидно, что тут я нащупал новые данные, хотя было бы уместней, если бы это слово имело единственное число. Голос с экрана стал на мгновение по-настоящему беззащитным и озабоченным, когда спросил.

— Вы не знаете, это правда, что они перестали умирать в Лос-Аламосе, или они передают это просто, чтобы нас подбодрить?