Избранное. Том первый

— Стой! — заорал Юрталан, и голос его, свирепый, страшный, напугал мальчонку еще больше. «Черт! — злился Юрталан. — Только что телега где-то скрипела, а ничего не видать!.. Если бы кто перехватил мальчишку с той стороны, ему бы не уйти…» Но в эту пору поле сиротело, люди покидали его, словно зачумленное, оставались в селе — на гумне и дворах. Одни молотили диканями, другие, закончив молотьбу, убирались на току, третьи еще возили снопы с дальних полей и ждали молотилку. Пастухи, сторожа и те, кто еще случайно застрял в поле, прятались в это время в тени у колодцев и родников. Только сумасшедший мог сейчас бродить по роще или шляться по раскаленной дороге.

В расстегнутой рубашке, запыхавшийся, растрепанный и пыльный, Юрталан как безумный бежал по высокой кукурузе. Перед его глазами мелькали зеленые верхушки деревьев и большая русая голова маленького беглеца. Он уже не разбирал дороги, не щадил нежных стеблей, не раздвигал руками широкие остроконечные листья, которые хлестали его по лицу. Вот мальчик побежал медленнее — он настигнет его у дороги. Но Юрталан вдруг споткнулся и грохнулся лицом в борозду. «Изобью его!» — пригрозил он в бешенстве и опять ринулся вперед. Сделав дикий, нечеловеческий прыжок, он схватил острый камень. Мальчик опять ушел вперед, а до рощи оставалось всего шагов тридцать.

— Стой! — заревел Юрталан и бросил камень.

Мальчик упал ничком и не шевелился. Торба с початками переметнулась через его голову. Ладонь согнутой правой руки прикрывала глаза, как будто он хотел еще защититься от удара; левая рука была протянута вперед и сжимала комочек земли.

Юрталан подбежал к мальчику. «Знаем мы эти проделки, — злорадно усмехнулся он. — Станет теперь притворяться!» Много их, таких упрямых хитрецов, — ревут как резаные, хотя никто к ним не прикасался, притворяются избитыми, когда никто их не трогал, брыкаются и пищат, когда пытаются их поднять, расковыряв пальцем нос, размазывают по лицу кровь, вымаливают прощение и клянутся молоком матери, что никогда в жизни и не подумают даже шалить и пакостничать. И этот разбойник, он тоже прикидывается — не вздохнет, не охнет, будто без сознания. Надеется, что все обойдется одной воркотней. Нет! По селу его прогнать, по селу. Пусть все его увидят и запомнят.

Юрталан схватил мальчика под мышки и грубо тряхнул.

— Вставай!

Но рука мальчика опустилась и безжизненно повисла. Пестрая ветхая рубашонка задралась к плечам, полинялые штанишки прилипли к телу, потрескавшиеся пятки и задубевшие черные ступни были изранены. Он лежал неподвижно, и ни один мускул у него не шевелился. «Что ж он, когда падал, так здорово ударился? — подумал Юрталан, озадаченно поглядев на него. — Но как можно удариться о рыхлую землю?.. Может, он без памяти?.. Или я попал в него камнем?.. — Смутный, леденящий страх резанул его сердце. — Дурака он валяет!» — храбрился Юрталан, и, оглядев мальчика с головы до пят, схватил его за руку и за ногу.

— Вставай, разбойник! Я тебя научу, как воровать чужую кукурузу! — рявкнул он и повернул его лицом вверх.

Большая русая голова с щетинистыми волосами откинулась в сторону, как оторванная. В левом уголке рта скопилась слюна и налипла земля. Глаза были полуоткрыты, длинные рыженькие ресницы опустились, будто желая спрятать холодный, стеклянный блеск зрачков. Юрталан отшатнулся и застыл; по ногам, по спине у него прошла дрожь ужаса, на лбу выступили мелкие капли холодного пота.

— Эй, мальчик! — позвал он, тупо глядя перед собой, и потряс его безжизненную руку. — Вставай, брось шутить!.. Слышишь? Вставай, я ничего тебе не сделаю. — И, осторожно подняв, Юрталан положил его к себе на колени. Мальчик был широкоплечий, коренастый, тяжелый.

— Встань! Ну, встань же! — твердил Юрталан, задыхаясь от волнения, похлопывая мальчика по щеке. — Ну же!.. Посмотри на меня! Это я, дядя Тодор… Бери свою торбу. Я дам тебе кукурузы сколько хочешь!

Ребенок словно бы шевельнулся. У Юрталана вспыхнула надежда. Но мальчик вытянулся, зевнул едва заметно и затих.

Скончался.

Юрталан пристально смотрел на него, часто моргая, и ему казалось, что это лишь страшный, мучительный сон. Такие сны он нередко видел в детстве. И чем мучительнее и страшнее были они, тем сильнее радовался он, проснувшись. Не сон ли и все это, такой же ужасный?