Избранное. Том первый

Песня была длинная, но в ней рассказывалось об интересных событиях, да и голос у певца был красивый, поэтому все слушали затаив дыхание.

Коста знал свою силу и, как все люди, привыкшие побеждать, делал вид, что относится к своему дару равнодушно и пренебрежительно.

— А ну-ка, молодухи и девушки! — крикнул Иван. — Спойте-ка что-нибудь вместе.

Они застеснялись, потупились, заулыбались, и только Севда прямо держала голову и не обнаруживала смущения.

— А ну, молодка! — взглянул на нее Иван. — Начинай, они подхватят, а то заснем тут, пока шаферы придут.

— Какую спеть? — неожиданно спросила Севда.

— Да любую…

Севда опустила руки и задумалась. Так стояла она некоторое время, серьезная, сосредоточенная, выбирая, какую же песню ей спеть. В большой низкой комнате стало тихо, все напряженно ждали, и каждый слушал удары своего сердца. Все дивились ее смелости — петь после такого прославленного певца. Дивились ее поступку, ее решимости. Удивлялся и Стойко и досадовал на нее — вот сейчас осрамится, и ему тоже хоть сквозь землю проваливайся. Многие смотрели не на Севду, а на него: он муж, он мог ее остановить.

Севда потупила глаза, глубоко вздохнула и запела:

Свирели в ущелье играли,
Грозданка двор подметала
И маме своей говорила:
«Ты двор подмети тут, мама,
А сор пусть выбросит тятя!
Пойду посмотрю, кто играет,
На медовых играет свирелях.
Если любимый с дружиной —
С ними я там и останусь…»

Первоначальное удивление, оттого что Севда дерзнула мериться силами с Костой Калцунче, тотчас сменилось изумлением и восторгом. Первые же слова, первые звуки ее голоса покорили и мужчин и женщин. Они смотрели на нее и словно не верили своим глазам: неужели это та самая Севда, которая только что вызывала досаду? Мягкий, сильный, чарующий голос заполнял широкую, прокуренную комнату, вливался в сердца, как нечто бесконечно сладостное и милое, ласкал души, захватывал мысли и уносил их куда-то далеко-далеко, в прекрасный край, в какое-то большое и чистое селение, о котором мечтали во сне и наяву, незнакомое, но все же такое свое, близкое, родное… Все видели перед собой смелую и прекрасную Грозданку, празднично одетую, с длинной метлой в руках. На дворы и сады опускается тихий и мирный летний вечер, хозяева хлопочут по дому и готовят ужин, кое-где из труб лениво тянутся тонкие струйки дыма. А из далеких ущелий долетают трепетно-сладкие зовущие звуки гайдуцких свирелей. Красавица Грозданка вслушивается, вздрагивает, решительно смотрит на своих родителей; звуки манят ее, и она идет посмотреть, не любимый ли это со своей дружиной. Отец и мать молча глядят ей вслед и не смеют остановить ее. Кто может стать на пути любви?

Иван взялся было за ручку кувшина, чтобы наполнить чарки вином, да так и замер до конца песни. Иваница, опершись на руку, не отрывала от Севды глаз. Скрипачи сжимали скрипки, не смея шевельнуться. Наслаждение и зависть боролись в душе Калцунче. Но зависть постепенно утихала. Он забывал о том, что побежден… Талант! А с ним бороться трудно. Стойко, онемев от волнения, смотрел радостно и удивленно широко раскрытыми блестящими глазами. Он ловил каждое движение ее губ, игру лица.

Песня кончилась. Севда подняла глаза: все стояли пораженные, увлеченные, погруженные в раздумье.

— Спасибо, что послушали, — Севда поклонилась со сдержанной улыбкой.

Иван поднял кувшин и пристально посмотрел на нее, словно разбуженный от глубокого и сладкого сна.

— Спасибо, что попела, молодка, — восторженно воскликнул он и махнул рукой, как бы отстраняя всех остальных.

Мужчины вздохнули, женщины зашевелились, но никто не промолвил ни слова — тут не было нужды в похвалах и одобрениях.

Гулянье кончилось далеко за полночь. Шаферы угостили всех сладкой водкой и ушли. Вслед за ними быстро разбрелись гости, и их шаги заглохли в пустынных улицах.

Стойко и Севда шли молча. На душе у них было радостно. Съежившись в своем пальто, Севда семенила по замерзшей земле и время от времени взмахивала руками как аистенок, который учится летать.

— Дай я за тебя ухвачусь, — с укоризной сказала она. — Не видишь, сейчас упаду!

Стойко прильнул к ней и сжал ее руки.

— Хорошо было? — он нагнулся и заглянул ей в глаза.

— Очень хорошо.

Так, опьяненные шумом и весельем этой ночи, они вошли в свою комнату и, прежде чем лечь, посмотрели друг на друга, как в ночь их свадьбы, и долго, ненасытно целовались, прижавшись друг к другу.

Второй раз они переживали неудержимые и неутолимые порывы любви, словно они добрались до теплой и чистой постели, отпраздновав собственную свадьбу.

— Почему ты до сих пор не сказала мне, что так хорошо поешь? — укорял Стойко жену, восторженно обнимая ее, преисполненный нежности и покорности.

— А ты все рассказал мне о себе? — спросила она его с мягким и безобидным упреком.