Избранное. Том первый

— Слушай, — начал Васил, как только они вошли в хлев. — Завтра с утра пойдем ловить куропаток в Узун-дере. Возьми с собой мешок соломы и чего-нибудь поесть, зайди за Младеном и ступайте прямо к шалашу, что в саду Хаджи стоит, только идите мимо Продановой чешмы. А мы с Хычибырзовче захватим силки и пойдем мимо верхней мельницы. Марин Синтенев и младший Вылюоловче пойдут окольным путем, мимо кладбища.

— Хорошо, — согласился Иван. — А в котором часу?

— Как только рассветет. Но смотри возьми мешок попрочнее, чтобы не разорвался, — улыбнулся Васил.

— У нас мешки крепкие, — сказал Иван, стараясь сохранить спокойствие.

Иван разгреб снег, вернулся в дом и все время вертелся вокруг матери, пока они не остались одни, а тогда обронил как бы мимоходом:

— Нынче утром в верхнем конце села столько куропаток налетело — целые стаи… За ними даже во дворах гонялись…

— В это время они как слепые, — отозвалась старуха.

— Завтра пойдем их ловить с дяди Димовым Младеном; может, и поймаем сколько-нибудь.

— Ступайте, — сказала старуха. — Отец твой, прости его господи, бывало, как выпадет снег, сразу идет куропаток ловить… В это время они очень вкусные…

— Возьму мешок соломы, — продолжал Иван, — надо перед силками соломы набросать.

— Обязательно возьми, без соломы нельзя, ни одной не поймаешь. А как немножко набросаете — только чтоб их приманить, — они пойдут на приманку и прямо в силки…

— Чего насыпать на солому — кукурузы или пшеницы?

— Все равно, — ответила старуха тоном опытного птицелова. — Да вы всегда по два, по три зерна бросайте, только бы птицу в силки заманить.

28

На другой день Иван после охоты пошел в город. Дул сильный ветер, мела поземка, кое-где дороги были завалены высокими сугробами, а в других местах словно подметены метлой. Село затихло, по улицам брели только редкие прохожие. Шаги их скрипели громко и резко, но собаки, свернувшись клубком в конурах и других теплых уголках, не подавали голоса.

Когда Иван сказал, что пойдет в город, мать накинулась на него:

— В такой холод!.. Не пущу тебя, никуда ты не пойдешь…

— Да мне сейчас сказали, будто из Софии приехал какой-то знаменитый адвокат, так хочу пойти расспросить его насчет раздела, — доверительным тоном зашептал он. — Приехал он только на два-три дня, а у меня в городе есть знакомый, так он меня к нему сведет; адвокат и денег с меня брать не будет…

Старуха смягчилась и вытянула шею.

— А когда он уедет?

— Почем я знаю? Может, уже сегодня уедет… вечером.

— Больно уж холодно, ну, да так и быть, ступай, может, он и правда тебе что скажет, глядишь и поможет чем-нибудь…

У старухи возникла слабая надежда спасти свое добро судом, и это ее оживило. Она почувствовала себя словно выздоровевшей после тяжкой болезни…

Иван шел в город, кутаясь в ветхий башлык, и улыбался. Как ловко он обманул мать, как здорово наврал ей про «софийского адвоката»! Ради этого проклятого раздела она готова его хоть в пекло отправить. Усмехаясь, Иван время от времени надвигал башлык на лицо, чтобы защититься от ветра. Но ветер все равно то сыпал ему снег в глаза, то дул в спину.

В городе он задержался ненадолго, купил себе полкаравая свежего хлеба и, разломив его, положил в середину кусок халвы, потом пошел назад, в село. Домой он вернулся поздно. И как только вошел в комнату, старуха устремила на него вопросительный взгляд. Но Иван только загадочно моргнул и отвернулся.

— Невестка, — сказала старуха, — ступай принеси хоть поленце, а то я застыла, да и Ванё тоже надо маленько согреться.

И как только Тошка вышла, захлопнув за собой дверь, старуха наклонилась к сыну.

— Ну, что тебе сказал адвокат?

— Ничего нельзя сделать, — ответил Иван, притворно вздыхая и глядя в сторону, — «Заберет, говорит, все, что ей полагается; такой, говорит, закон. Самое лучшее, говорит, вам разделиться полюбовно. А то, говорит, хуже будет».

— Хуже будет! — пробормотала старуха и поджала губы.

Иван ждал, что она еще что-нибудь скажет, согласится, что лучше разделиться полюбовно, но она опустила голову, немного посидела недвижно, потом взяла веретено и снова начала прясть. Хоть Иван и не разбирался в этой работе, но заметил, что она то намотает нитку на веретено, то опять размотает, и так раза по три. Наконец нитка оборвалась и веретено упало. Старуха пошарила рукой, не глядя, куда оно откатилось, вздохнула, передвинулась и подняла его. Иван смотрел на нее, и острая жалость сжимала ему сердце. Он оторвал от матери пристальный взгляд только тогда, когда Тошка вошла с целой охапкой дров. Угнетенный тяжелыми мыслями, Иван посидел еще немного, потом отошел к стене, сел на рогожку и не спеша принялся снимать промерзшие царвули.

— Невестка, завари ему липового цвету, — приказала старуха. — Надо ему согреться, ишь как замерз…

— А сахар у нас есть, мама?

Старуха утаила от домашних горсть сахара и теперь смутилась.

— Погляжу… надо поискать… помнится, оставалось сколько-то…

И она тяжело поднялась, опираясь на руки.