Избранное. Том второй

— Боюсь, а как же мне не бояться? Ты молодой, ты врач. Если завтра тебя выгонят, разобьешь палатку и будешь зарабатывать себе на хлеб, а мне что делать, если меня турнут? К тому же ты холостой, никаких обязанностей, свободен как птица, только о себе и думаешь, а у меня жена и ребенок на шее…

— Не понимаю, почему тебя могут прогнать со службы? — развел руками доктор.

— Будешь на моем месте — поймешь! — с нажимом произнес староста.

— Ты ведь заботишься о здоровье народа… — попробовал было снова доктор, но староста остановил его решительным движением руки.

— Каждый мне скажет, что это не мое дело. Ты заботься, это твоя работа, а я тебе обещаю полную поддержку! — сказал староста, нервно достал сигарету и, стукнув ею по крышке коробки, зажег дрожащими пальцами. — У меня и без того полно обязанностей. Если я вздумаю их выполнять, то со всеми перессорюсь… Я серьезно тебе говорю — со всеми.

Доктор, облокотившись о стол, молча смотрел в открытое окно. Староста тоже молчал, глубоко затягиваясь табачным дымом.

— Ну хочешь, вместе туда сходим — посмотришь хоть, что там? — вдруг повернулся к нему доктор.

— Да что там смотреть — видел я, — пожал плечами староста. — Но если хочешь, пойдем, прогуляемся.

10

Жатва подходила к концу. Лишь кое-где еще раскачивались на ветру перестоявшие, поникшие колосья пшеницы. Люди, как заведенные, вертелись от зари до зари, чтобы все собрать к Петрову дню и освободиться на праздники — отдохнуть, прибрать все в доме, поглядеть, что еще нужно сделать по двору и на гумне, где скоро закипит молотьба. В это лето молодежь спешила закончить жатву вовремя еще и потому, что вот уже дней десять только и разговоров было, что об освящении часовни и о большом престольном празднике, который там состоится.

Об этом празднике две недели говорили, к нему готовились и Азлалийка, и Геню Хаджикостов, и Димитр Плахов, и Начо-галантерейщик, и Добри Ортавылчев, и Атанас Скочивиров, и Петко Карамихалев… Было их около шестидесяти душ, они шастали от села к источнику и обратно, суетились вокруг часовни. Убедившись в том, что Азлалийка довела-таки дело до конца, все стали подлизываться К ней, показывать ей свою преданность, строили планы — урвать себе что-нибудь из подарков, которые набожные женщины наверняка оставят в часовне во время освящения. Может, перепадет что и от других даров — не все же достанется Хаджикостовым…

Глухонемого было не узнать. Он ходил важный, гордый, сердито махал руками даже на старую Азлалийку, Она терпела, признавая его превосходство в эти торжественные дни — ведь без его упорной веры, без его глубокой набожности, без воли, трудолюбия и постоянства не было бы ни источника, ни часовни.

— Боже, боже, — с умилением глядела на него старая пенсионерка, — и не может, бедняга, слова вымолвить, не может высказать свою радость!..

С некоторых пор он ходил без шапки — его густые, черные волосы спускались до самых плеч и делали его еще более внушительным. В эти дни лихорадочных приготовлений к освящению новой часовни люди смотрели на него другими глазами, не посмеивались за его спиной, не издевались. Да и как можно было смеяться и издеваться — ведь вокруг него всегда были самые видные люди села, они дружески улыбались ему и преданно смотрели в глаза.

Накануне праздника было определено, где расположатся лотки, куда ставить телеги, где построят киоски, пивные и навесы, где будут водить хороводы. За киосками выкопали узкие и длинные ямы для приготовления курбана — жертвенных барашков.

Люди, измученные трудом и нескончаемыми заботами, особенно молодежь, которая уже много недель только работала тяпками и жала, соскучились без зрелищ, без хороводов и веселья. Праздник! Запищат кларнеты, запоют скрипки, загремят барабаны — разве утерпит молодое сердце, разве сможет кто усидеть в пыльном и душном селе? Ребята оставят своих волов внизу, в лугах, и сбегутся сюда за свистками, ножичками и цепочками. Холостые парни, буйная молодежь и солидные главы семей сойдутся сюда поглядеть, повеселиться, отдохнуть в прохладной тени под навесами пивных, чокнуться, выпить после тяжелых и изнурительных дней труда и забот.

Геню Хаджикостов понимал все это очень хорошо. И он оставил для себя самое удобное и самое видное место в лоточном ряду. В день святого Петра он откроет там бутылки и бочонки с пивом, бочки с вином, большие бутыли с анисовой водкой и сливовицей. Его сыновья, батраки и слуги размечали землю, копали, забивали колья, укладывали на них прутья, резали на болоте тростник и папоротник и сооружали навес, чтобы была тень и прохлада.

«Дал бы бог хорошую погоду, — молился про себя Геню и глядел на небо. Было тихо — ни ветерка, ни облачка. — По всему видать, и завтра будет такое же пекло», — радовался Геню.