Читаем Избранное. Том второй полностью

Но сейчас он стал другим — встретив кого-нибудь, кивал головой, здоровался, не мычал и не сердился, заметив, что мальчишки-пастушата шарят по дну источника в поисках затерявшейся монетки, не выходил навстречу своим почитателям и уже не выхватывал подарки прямо из рук. Но кое-кого он возненавидел лютой ненавистью и, встретив, отворачивался, лихорадочно блестя глазами.

Мало кто из жителей села заходил теперь к роднику напиться или побрызгать себя водой. Лишь изредка какая-нибудь старушка оставляла там ненароком дешевенький подарок. Но из окрестных сел туда сбегались, как скотина к кормушке. И кто только разносил пустую славу об этой часовне? Кто распространял заразительные слухи о чудодейственной силе источника? Может, попроще, понеграмотнее были люди окрестных сел или далекое всегда кажется более привлекательным?.. Чем больше усилий, чем длиннее дорога — тем больше надежд на жизнь и исцеление? Если больной случайно выздоравливал, его родные говорили: «Мы были там — и вот помогло!» Но чаще больные умирали, и тогда их близкие вздыхали: «Мы и там были, а вот не помогло!..» Однако те, кто страстно мечтал о чуде исцеления, не спрашивал, сколько народу умерло, а искал тех, кто нашел где-то облегчение и помощь. И они устремлялись к источнику, к новой часовне святого Петра.

Внизу, на выгоне у дороги, всегда стояло несколько распряженных телег. Больные мылись у родника, пили оттуда же воду, наполняли свои кувшины, фляжки и уезжали. Пахари с ближних полей тоже заходили сюда набрать питьевой воды. И случалось, воду в источнике вычерпывали до последней капли. Запоздавшие больные из дальних сел умоляли пропустить их вперед — попить и помыться. Воду выгребали с самого дна — мутную, невкусную, грязную.

Доктор Василев несколько раз ходил туда, смотрел, ругался, чтоб не брали воду не глядя, и не пили такую грязь, но никто его не слушал. Он пожаловался старосте, но тот лишь пренебрежительно махнул рукой:

— Да оставь ты их, пусть лакают свою воду, не вмешивайся. Если мы сейчас полезем в это дело, такая склока начнется, что хоть из села беги.

— Но почему?

— Да потому, что на Петров день будет освящение часовни, и престольный праздник объявят на этот день.

— И община примет в этом участие? — грустно взглянул на него доктор.

— Разумеется, — пожал плечами староста. — Глас народа — глас божий!.. К тому же учти еще право лоточной торговли… — И он хитро подмигнул.

Работа в поле кипела, люди мотались с утра до ночи — рыхлили, окучивали, опрыскивали, собирали то, что уже можно было собирать. Дни стояли длинными, душными и горячими. Когда откуда-нибудь пробивался освежающий ветерок, нивы колыхались легко и весело, а листья высокой уже кукурузы шумели таинственно и тихо. Но обычно воздух дрожал над пламенеющими полями, а вдали, на раскаленном горизонте, сплетаясь, вспыхивали огненные струи невыносимого жара. Солнце пекло так сильно, что потные спины работающих порой сводило в ознобе. Мгновенная дрожь пронизывала тело, как электрический разряд, глаза вылезали из орбит, люди всей грудью глубоко вдыхали жаркие струи воздуха.

Доктор Василев целые дни проводил в своей маленькой амбулатории. В расстегнутой на груди рубашке, усталый и вспотевший от бесконечных осмотров терпеливых, каких-то сникших больных, он отдыхал только вечерами, чувствуя себя вновь молодым, бодрым, довольным своей работой. Поскольку все учителя на лето разъехались, в том числе и молодая учительница, на закате он один выходил из села и, то и дело останавливаясь перекинуться словечком с встречными, шел к новой часовне святого Петра. У трех вязов и под навесом земля была вытоптана, разворочена и покрыта мусором. У родника образовалась лужа. На ступеньках валялись обрывки газет, бумага, тряпки, яичная скорлупа, хвостики от зеленых груш, огуречная кожура, шкурки от сала… Пахло навозом, чем-то гнилым и затхлым.

Доктор смотрел, морщился, укоризненно и сердито качал головой.

— А что же будет дальше, когда созреют арбузы, дыни и груши! — ворчал он про себя.

Все же надо было что-то делать, принимать меры, обратиться куда следует. Иначе этот источник станет рассадником болезней…

На следующий день из окна амбулатории доктор увидел, что староста собирается куда-то ехать.

— Куда? — крикнул доктор.

— В город.

— Зайди ко мне, когда вернешься.

Староста кивнул, возница отпустил поводья, и кабриолет загремел по неровному покрытию шоссе.

Вечером староста зашел в амбулаторию. Доктор стал говорить, что пора что-то делать с этим источником, а то все может случиться.

— Подождем еще немного, а там посмотрим, — равнодушно ответил староста.

— А чего ждать?

— Слушай, доктор, не впутывай ты меня в это дело, — откровенно начал староста. — Уже скоро, на Петров день, состоится торжественное освящение часовни, наши богачи пригласили начальника околии и других видных людей, а ты заставляешь меня принимать меры!

— Иными словами — боишься за свою должность?

Перейти на страницу:

Все книги серии Георгий Караславов. Избранное в двух томах

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези