Избранное. Тройственный образ совершенства

И жизнь утолила его жажду до пресыщения. Более, чем Эразм в XVI и Вольтер в XVIII веке, Петрарка был кумиром своих современников. Император, папы, князья, светские и духовные вельможи наперерыв искали его дружбы, ухаживали за ним, осыпали его почестями и подарками. Знатные и образованные люди приезжали из Франции и Италии единственно с целью увидеть его, насладиться его беседою. Когда он в 1350 году проездом остановился в своем родном городе Ареццо, граждане приготовили ему торжественную встречу и с триумфом провели его по улицам к дому, где он родился; этот дом еще раньше было постановлено сохранять неприкосновенным – он цел и поныне. В следующем году Флоренция решила основать для него кафедру свободных наук и пригласила его переселиться в город, «уважающий его так, как если бы в нем снова облеклись в плоть дух Вергилия и красноречие Цицерона»; при этом республика предлагала вернуть ему земли, конфискованные у его отца. Венецианский сенат в декрете, адресованном Петрарке, говорит о нем, что слава его во всей вселенной так велика, что на памяти людей между христианами не было и ныне нет философа или поэта, который мог бы сравниться с ним. Друзья и чужие говорят о нем в тоне почти религиозного благоговения. Пармский юрист Дзаморео воспевает его в гекзаметрах, как отца муз, второго Гомера и Марона, чья слава, как солнце, затмевает все остальные светила. Боккаччо называет его хранилищем истины, красою и радостью добродетели, образцом христианской святости. После его смерти Доменико из Ареццо пишет, что хотел бы многое рассказать о нем, но лишь только вспомнит о нем, из его глаз текут слезы, и дрожащая рука отказывается писать. В 1341 году один старый и слепой учитель из Понтремоли, некогда сам писавший стихи, узнав, что Петрарка находится в Неаполе, решил отправиться туда, чтобы услышать его речь и поцеловать его руку. Когда он, опираясь на плечо своего единственного сына, прибыл в Неаполь, поэта уже не было там; тщетно искал его старик и в Риме; только в Парме удалось ему застать Петрарку, и он три дня не разлучался с ним. В Бергамо жил ювелир по имени Энрико Капра, восторженный поклонник Петрарки; он долго искал случая познакомиться с поэтом, и это ему наконец удалось; тогда у него явилось честолюбивое желание увидеть Петрарку гостем в своем доме, и он так настойчиво просил, что поэт, наконец, согласился исполнить его пламенное желание. Когда он прибыл в Бергамо, у ворот города его торжественно встретили власти и почетные лица коммуны, приглашая остановиться либо в ратуше, либо в доме одного из знатнейших граждан города; ювелир с трепетом ждал решения, но Петрарка остался верен данному слову. Угощение было царское; счастье ювелира было так велико, что родные опасались за его рассудок. Когда вышел трактат Петрарки об уединении, один старый камальдульский приор, не найдя в числе поименованных автором святых отшельников Ромуальда, основателя своего ордена, послал Петрарке его житие с настойчивою просьбой исправить эту ошибку; когда сделалось известным, что поэт исполнил желание приора, другой знакомый Петрарки потребовал того же почета для Иоанна из Валломброзы. Один врач из Сиены писал Петрарке, что многие места этого трактата исторгли у него слезы, а кавальонский епископ заставлял братию читать за трапезой отдельные главы его.

* * *

Петрарка не достиг бы такой славы при жизни, если бы далеко опередил свой век. Действительно, Боккаччо, его современник, переживает ту же душевную борьбу, что и он; увлечение древностью еще при Петрарке и в значительной мере независимо от его влияния охватывает всю мыслящую Италию. Но в нем, как в крупном художнике, кризис его времени совершался с несравненно большею напряженностью и силой, чем в остальных его современниках; он первый, благодаря этой самой интенсивности своей духовной жизни и благодаря своему большому литературному дарованию, ярко и в обаятельной форме выразил чувства и стремления, волновавшие его поколение; наконец, новые потребности, будучи в нем глубже и настойчивее, чем в его современниках, заставили его первым в различных областях жизни и мысли выступить из рамок традиции. Так, кажется, можно определить историческую роль Петрарки.

Так же, как все другие большие и малые герои человечества, Петрарка стал историческим деятелем в силу редкого совпадения особенностей его личного характера с коренными запросами его времени, и деятелем надолго, даже до нас, потому что движение, в нем воплотившееся впервые, не только не истощилось со временем, но, напротив, идет, громадно возрастая, до нас, и мы еще – в самом разгаре его.