Избранное. Тройственный образ совершенства

«Дух» – мужского рода, «душа» – женского. Слово «дух» звучит сухо и замкнуто, «душа» звучит мягко и открыто. И не случайно слову «душа» придан именно тот характер, какой мы видим в нем. Слово это сразу предстает нам лишенным той существенности, какая свойственна «духу»: оно изменило корню, перенеся ударение с него на суффикс: душа, и тем откровенно выставило на вид свой пол. Оно образовано не по типу «суша», «груша»: оно носит ударение на последнем слоге – и не принудительно, как «дух», а своевольно, потому что в нем ведь не один, а два слога и ударение могло бы пасть на первый из них. И дальше «душа», в отличие от «духа», всюду обнаруживает эту чрезмерную экспансивность, сохраняя свое страстное ударение во всех косвенных падежах: души, душе, душою; она смиряется и входит в себя только под властью неотразимого насилия, то есть в винительном: душу Так глубоко она разнится от «духа» уже по внешнему поведению. Там врожденная суровость и честность односложного слова и высокая мудрость в бескорыстии, в самообладании; здесь – нервозный и слабый характер в женственно-нежном обличье.

Слово «душа» почти не имеет биографии. Долгий жизненный опыт прошел для него бесследно: со дня своего рождения доныне оно на йоту не изменило своего смысла. Не меняясь внутренно, оно только расширяло круг своей деятельности, то есть вовлекалось все в новые сочетания слов или само основывало их. Оно объемлет узкий и определенный круг явлений. Дух универсален, к слову «дух» неприложимо притяжательное местоимение: мой, твой, его. Напротив, «душа» всегда употребляется или по крайней мере мыслится в соединении с таким местоимением. В том– то и обнаруживается сравнительная овеществленность души, что она пребывает непременно в отдельном живом существе и уже более ни в каком другом, как любой материальный предмет обязательно находится в определенной точке пространства и больше в то же мгновение нигде. Дух вездесущ, он владыка над тварью – всегда во всем и никогда не замкнут ни в одном создании; душа не имеет крыльев, чтобы летать, она индивидуальна, то есть заперта в личности, как ее собственность: моя душа. Другими словами, «дух» по самому существу понятия есть не что иное, как чистейшее начало мирового движения; напротив, душа означает лишь определенную форму движения, – ту, которую мировое движение принимает в личности. Так мы одинаково называем движением, но разумеем разное, когда говорим о реке, движущей свои воды вдаль на протяжении сотен верст, и о движении мельничного колеса, вращаемого той рекою вокруг своей оси. В строгом смысле слова по-русски нельзя сказать: мой дух, хотя можно сказать в эманативном значении: дух Вольтера; но можно и должно говорить: моя душа, как нельзя сказать: моя женственность, ни: моя женщина, но непременно: моя жена, или вообще чья-нибудь. В этом пункте обыденное литературное словоупотребление погрешает на каждом шагу; ошибался, и не раз, даже Пушкин. У него есть два односмысленных стиха:

Душа кипит и замирает

(«Погасло дневное светило»)

В нем замер дух и взволновался

(«Свод неба мраком обложился»)

из них точен только первый, – второй терминологически ошибочен. Нельзя сказать:

Горемыка ли несчастный
Погубил свой грешный дух

(«Утопленник»)

нельзя сказать:

Окаменел мой дух жестокий

(«Братья-разбойники»)

но правильно сказано (там же):

Тот их, кто с каменной душой
Прошел все степени злодейства

правильно:

Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.

Вещественность души сказывается не только в ее исключительной принадлежности одному человеку: по народному представлению душа просто заперта в человеке, находится внутри его, как кинжал в ножнах или монета в кошельке. Об исхудалом теле говорят: «В чем только душа держится». Оттого и мозжечек гусиного пера называется «душою»; все знают загадку о гусином пере для писанья: «Голову отрежу, душу выну, дам пить, станет говорить». Пьяница, поднося рюмку ко рту, говорит: «Сторонись, душа, оболью». И еще внутри человека душа имеет определенное местопребывание. Покуда она на своем законном месте – все хорошо, но состояние человека становится ненормальным, как только душа смещается; тогда говорят: «душа не на месте», «душа ушла в пятки».