Избранное. Тройственный образ совершенства

Жизнь непрерывно изменчива, природные создания непрерывно приспособляются к изменениям живой среды. В этом кипящем море непрерывно изменяющихся природных созданий стали мертвые человеческие создания – идеи, учреждения, вещи. Они мертвы, то есть неспособны приспособляться. Они своей неподвижностью говорят жизни: приспособляйся ко мне! Они деспоты. Им не устоять против длительного напора непрерывно изменяющейся жизни, но в срок своей устойчивости они калечат бесчисленные живые создания, требуя от них одностороннего приспособления к себе, которое по своему существу противоестественно, а часто и невозможно. Они враждебны всякому изменению в пределах своей сферы, следовательно, враждебны всякой живой индивидуальности, попадающей в их сферу, – потому что изменение есть закон живой индивидуальности. Так, ради сбережения сил сегодня, человек устанавливает в своем духе неподвижности, о которые он сам и его ближние завтра будут разбиваться в кровь, и на пространстве тысячелетий жаждет столько же временных закреплений, облегчающих существование, сколько полной текучести жизненного потока. Он похож на терпящего зуд, который то и дело чешет зудящее место – и знает, что чесанием увековечивает зуд. Установление идей, законов и добродетелей есть преждевременное и своевольное осуществление в одной точке – того чудесного покоя в движении, который человек верно предчувствует как предельное совершенство, как жизнь в Боге, – и который станет возможным лишь в целостном преображении духа. Оно – дело лени и малодушия; оно подлинно, как расчесываемая чесотка, возрастает в бесконечность. Каждая идея прорастает многими, на месте отрубленной головы вырастают три – «заповедь на заповедь, правило на правило, так что пойдут и попадут в сеть и будут уловлены», как говорит пророк[23]. В закреплениях нет правды, в духовных отверделостях нет здоровья. Правда и здоровье – далеко впереди: в полной расплавленности духа. Те, кто в своем духе не носит мертвых тел человеческой правды, – которых заповедь называет нищими духом, – они – закваска будущего, их есть царство небесное.

Как простейшее родовое понятие, так всякая идея, закон, учреждение основаны на аналогии, то есть на признании полного тожества вещей, которые только издали кажутся сходными. Аналогия – цемент духовных окаменелостей. В мире все индивидуально, все единственно и несходно; индивидуально каждое сознание в своем строе и индивидуально каждое его изменение; это хорошо знает любовь. Поэтому аналогия смертоносна для живых созданий; она точно обливает их серной кислотой. Человек выработал в себе этот яд и убивает им природу, людей и самого себя; так нужно было до времени. Но придет срок, когда ложь аналогии будет сознана. Аналогия была временным орудием, рабочей гипотезой разума, для первой, грубой обработки материала; дальше так нельзя будет работать. С тех пор как разум специализировался в науке, метод аналогии быстро окреп до самодержавного всемирного господства; но, подчиняя ему все, наука постепенно во всем прозревает его ложь, потому что как раз индивидуальное, то есть именно жизнь, полностью просачивается сквозь аналогию. Наука уже начинает видеть и когда-нибудь ясно разглядит индивидуальное в природе; тогда она станет непохожа на нынешнюю – кормилицу и служанку техники. Но еще раньше падет господство аналогии в человеческом обществе.