Легкий, как пушинка, ветерок, напоенный запахом прогретой на солнце хвои, скользнул по лицу Матильды. Кончиками пальцев она убрала со лба несколько коротких золотистых волосков.
Казалось, из леса возвращаются лесоруб и его молодая жена. Из-под елки, чьи сучья свисали до самой земли, выпорхнул черный дрозд, оглянулся, взлетел над землей, снова опустился и поскакал куда-то вбок к ручью, а когда Матильда и Уэстон прошли мимо, покосился на них и, прочертив в воздухе черную линию, взмыл к верхушке ели, покачнувшейся под его тяжестью. Качнувшись вместе с елью, дрозд засвистел.
Дорога вдоль ручья становилась все уже и уже. Уэстон шел за Матильдой. Выцветшее голубенькое платьице, которое Матильда носила еще девчонкой, не скрывало ее движений. Уэстон видел, как двигались ее высокие бедра. Две тяжелые рыжеватые косы, узлом уложенные на затылке, оттягивали голову Матильды немного назад,
— У меня красивая жена.
— Она тебе нравится? — спросила Матильда, не оборачиваясь.
— Да, нравится, — сказал Уэстон таким тоном, словно он только что сделал это открытие.
Но тут уж Матильда не выдержала, она подождала, пока Уэстон подошел к ней вплотную, запрокинула голову и слегка приоткрыла губы.
Со времени их бракосочетания Матильда и Уэстон еще ни разу не поцеловались. Мужем и женой они были только согласно закону.
Молча Матильда снова двинулась вперед. Но теперь Уэстону был виден кусочек ее белого затылка, — молодая женщина шла, низко опустив голову. Ее колени еще дрожали. Чтобы унять дрожь, она шла маленькими быстрыми шажками.
Уэстон переложил топор на другое плечо.
— А я тебе нравлюсь? — спросил он.
Помолчав немного, Матильда ответила:
— Трудно поверить, что такие, как ты, вообще существуют.
— Стой, Матильда, сейчас же остановись.
Но она покачала головой и еще ниже опустила ее; Матильда не решалась снова поцеловать Уэстона. Только после того, как они добрались до сторожки, она опять взглянула ему в глаза.
— А теперь я подам ужин.
Солнце как-то очень быстро ушло с прогалины, со всех сторон окруженной густым лесом. Напоследок оно еще раз послало им свой прощальный привет: солнечный луч скользнул между стволами деревьев и снова исчез.
Они вынесли на воздух накрытый стол. Матильда взяла из рук Уэстона грушу, чтобы почистить ее для него. На сиреневом небе, наискосок от дома, зажглась звезда. Трава стала темно-зеленой, а ручей темно-синим. И птицы и звери уже спали. Вечернюю тишину, поглотившую, казалось, весь мир, прервал тихий шорох — где-то в лесу упала шишка.
— Ты всегда была с ним несчастна? Всегда?
Матильда знала, какого ответа Уэстон добивается. Но она не хотела лжи во спасение. Она была человеком открытым и чистосердечным. И на этот раз она скажет всю правду. Матильда все еще чистила сочную грушу. Уэстон взглянул на ее мокрые пальцы.
— Во время болезни Зилафа я была полна надежд. Никогда за все годы нашей жизни я не чувствовала себя так хорошо… А ведь он был опасно болен. Странно. Правда? Зилаф стал совсем другим человеком. Мне казалось, что произошло чудо. Тогда я к нему очень привязалась. Он был мне близок. В самом деле. Я думала, что все еще обойдется и что я буду ему хорошей женой. Ну, а потом он выздоровел и опять стал таким, как прежде… Тебе случалось когда-нибудь разводить в воде гипс?
— Чтобы закрепить шип в стене?
— Да, да… Замешанный на воде гипс нужно сразу же употреблять в дело. — Матильда доверчиво улыбнулась Уэстону. — Я узнала это от своего деда. Употреблять, пока он мягкий. Гипс тут же застывает, он очень быстро твердеет. Нельзя мешкать ни минуты. А то будет поздно! Поздно!
Матильда засмеялась, и Уэстону почудилось, будто он видит, как искрится ее смех.
— Когда Зилаф проснулся и почувствовал себя здоровым, он опять стал твердым и жестоким, это был уже застывший гипс! — Матильда весело подняла за черенок очищенную грушу.
— Ну, а во время болезни? Ты его любила? Любила?
Матильда протянула Уэстону грушу.
— Что такое любовь — я узнала только после того, как приехал твой друг и передал от тебя привет. С этой минуты я поняла, что это такое.
Уэстон оперся локтями о стол.
— А что чувствует человек, когда он любит?
— Разве ты не знаешь?
— Я-то знаю.
— Тогда скажи!
Уэстон молча взглянул на Матильду, их взгляды встретились.
На потемневшем небе — оно все еще было сиреневым — замерцали новые звезды, на этот раз где-то далеко, на краю небосклона. Казалось, все живое в лесу погрузилось в сон, только хлопотливому дрозду не спалось. Черный, как уголек, он бесшумно слетел с дерева на берег ручья, сунул свой желтый клювик в землю, завертел головкой, а потом, свистнув, вспорхнул обратно на верхушку. Больше его не было видно. Лес спал.
— А что, если бы мы с тобой так и не встретились? Ты когда-нибудь об этом думала?
Матильда улыбнулась немного свысока, как улыбаются уже совсем пожилые женщины.