Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева

И надо застыть на морском берегу, не заботясь о том, что ты будешь делать теперь.

Море есть граница земли, и там, за границей, начинается истинная безграничность.

Глава 8 Струенье, сквоженье…

Затихнуть… Остановиться. Дать отдых взмыленному коню. Ничего не делать… «Впервые руки распахнуть! Забросить рукописи!». И вздохнуть всей грудью – всеми деревьями… «Вашими вымахами ввысь, как сердце выдышано».

Да, в лесу именно этого, только этого она и хочет. В аду мира есть Элизиум – лес. Деревья…

          Други! Братственный сонм…
          Вы, чьим взмахом сметен
          След обиды земной,
          Лес! – Элизиум мой!

Как все разорвано в мире людей – и как цельно, как просто здесь, «в тишайшем из братств»! И «собутыльница душ» хочет избрать трезвость – ясность, просветленность леса. Деревья идут в одном направлении с ее душой – ввысь и внутрь.

То, что душа ее угадала это свое собственное направление, было ее великой тайной, ее глубинным открытием. Мир людей сбивал ее с ее направления, искривляя пути. А «здесь, над сбродом кривизн – совершенная жизнь»…

Где ни рабств, ни уродств.
Там, где все во весь рост,
Там, где правда видней:
По ту сторону дней…

По ту сторону всего частного, дробного. Там, в мире людей, душу разрывали, разделяли, разлучали с самой собой. И вдруг – душа смыкается, становится целой.

          К вам! В животворную ртуть
          Листвы – пусть рушащейся…

(«Когда обидой опилась». Цикл «Деревья», № 2)

В тишину… Тишина леса, бесконечно живая. Гармоническое согласие, где каждому голосу есть место, где все – музыка, а не крик.

Ах, с топочущих стогн
В легкий жертвенный огнь
Рощ! В великий покой
Мхов! В стро́ение хвой…

(«Други! Братственный сонм…». Цикл «Деревья, № 4)

В себя саму, которой так невозможно быть там, среди людей, и так просто здесь, в нетронутой, неискаженной мировой первозданности, в этой «прохладе вечности», которая лечит «обиду времени». Здесь, в лесу – ее царство. Здесь никто ее не теснит, не спорит с ней, не преграждает ей путь. Напротив, здесь все – путь, сквозь все просвечивает вечность. Сквозь все предельное – запредельность. Тишина и неподвижность деревьев, тишина и внутреннее движение ввысь и вглубь, к незримой завесе, к неслышимому голосу. Деревья – дороги в то, что выше нас и глубже нас:

Но, юным гением
Восстав, порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.
…………………………………….
И – прочь от прочности!
И – прочь от срочности!
В поток! – В пророчества
Речами косвенными…

(«Каким наитием…». Цикл «Деревья», № 9)

Только речами косвенными можно сказать о том глубочайшем, о заочном, что проходит сквозь всё видимое. Деревья тихо и смиренно расступаются перед этим Внутренним, склоняются, «расплетаются», развоплощаются, обнажая Дух…

Так светят седины:
Так древние главы семьи –
Последнего сына,
Последнейшего из семи –
В последние двери –
Простертым cвeчением рук…
(Я краске не верю!
Здесь пурпур – последний из слуг!)

(«Не краской, не кистью…». Цикл «Деревья», № 6)

Высшее, главное – не то, что видим, а то, что «под веками»; не то, что есть мы, а то, что есть в нас:

Не краской, не кистью!
Свет – царство его, ибо сед.
Ложь – красные листья:
Здесь свет, попирающий цвет.

Цвет, попранный светом.

Свет – цвету пятою на грудь.
Не в этом, не в этом
ли: тайна и сила и суть

Осеннего леса?

Над тихою заводью дней…
Как будто завеса,
Рванулась – и грозно за ней…

Грозно, ибо мы подошли к краю всего земного. Грозно – ибо здесь скрещение миров, молния из другого мира, расширение сознания, раскрытие третьего глаза. И вот этот третий глаз, глаз Души видит:

Лицо без обличья,
Строгость. – Прелесть.
Все ризы делившие
В Тебе спелись.

Листвою опавшею,

Щебнем рыхлым,
Все криком кричавшие
В Тебе стихли.

Победа над ржавчиной –

Кровью – сталью.
Все навзничь лежавшие
В Тебе встали.

(Цикл «Бог»)