Какой-то живописец славный, Всё кистью выражать исправный, Поездить вздумал по морям. По нужде иль по воле? Того не знаю сам.И в море так же есть разбойники, как в поле.Алжирцы были то, лишь грабить знатоки, В художествах невежи, дураки.На нашего они искусника напали, Ему сковали Животворящи кулаки И привели его в железах к дею. О деях сих имеет кто идею,Тот знает, каковы все эти усачи.Они правители угрюмы, как туманы, Притом же бусурманы И християн бичи.Сердитым голосом, нахмуря брови черны, Сказал художнику наш дей:«Теперь с тобой у нас дела уже не спорны: Ты раб — и часть твоя в руке моей.Но если возвратить желаешь ты свободу, Ты должен, мне в угоду, Украсить кистию твоей В моих чертогах стены; Чтоб там все разные отмены Одежд, обычаев и лиц Народов всяких видеть было можно.Когда исполнишь то, свободен ты неложно». Приняв приказ, искусник наш пал ниц. Палитру вынул, кисти, краски, И ну чертить носки, рты, ушки, глазки,Одежду всем давать, как водится у них.«Великий государь! уж всё теперь готово,Исполнил силу я приказов всех твоих: Теперь сдержи свое ты слово». Дей смотрит: «Так, вот турок, вот и грек. Сей гордый, важный человек Точнехонько испанец; А этот, что исподтишка С ножом выходит из леска, Италианец. И вот продажная душа голландец. Вот англичанин. Вот и храбр и пьян Немецкий капитан. А это кто таков? не знаю. И наг, и босиком, С некроенным в руках сукном?» — «Француз, я в этом уверяю». — «Почто ж его ты не одел?»— «Солгать пред вашим я могуществом не смел Не как все прочие народы,Французы всякий день переменяют моды;Какая же теперь, я этого не знал,И для того его я голым написал».<1786>