Избранные произведения

Благовоспитан, молод и красив.

Он взгляды на нее бросал украдкой,

И ей понравился, и речью сладкой

Она ответила на страстный взор,

Вступила с ним в игривый разговор.

Ужели губы сахаром богаты?

Нет, сыплют жемчуг влажные агаты!

Он отвечал ей жарче, горячей,

Из кубка уст дарил вино речей.

Красавице внимая, пламенел он,

И, не вкусив ее вина, пьянел он.

И он покой утратил, и она,

Беседы кубок осушив до дна.

Когда они пылали пылко, пьяно,

К ним юный всадник прискакал нежданно,

Из райской кущи жизни — кипарис,

Чьи одеянья пурпуром зажглись.

Он ехал на верблюдице проворной,

Сиял звездой среди степи просторной,

И все, как бы ему сдаваясь в плен,

Вскричали: «Твой приход благословен!»

Казалось: даже на ногах запястья

Вызванивали песню сладострастья!

Тогда пришел в расстройство Кайс, поняв

Прелестных ветрениц неверный нрав.

Их радости не в силах слышать звуки,

Верблюдицы поводья взял он в руки.

Все устремились вслед за ним тотчас:

«Останься, Кайс, и не сердись на нас.

Разлуке ты не дай себя похитить,

Твоим лицом хотим глаза насытить!»

Хоть столько тонких мыслей изрекли

И пыль с его пути они мели,

Была его душа неумолима:

От их огня не получил и дыма!

Поехал на верблюдице верхом,

Запел он, стих роняя за стихом:

«О сердце, сердце, берегись измены,

От лживых удались в приют забвенный.

У розы — два лица, два лепестка,

Так будет ли двуликая стойка?

Пусть вихрь не занесет меня отныне

Сюда, хотя б я прахом стал в пустыне,

А если тучей стану, в сем краю

Пусть я ни капли влаги не пролью!

Молчанье лучше слов пустых и ложных.

Да отойду я от людей ничтожных!»

МАДЖНУН ВОСПЛАМЕНЯЕТСЯ, УСЛЫШАВ О КРАСОТЕ ЛАЙЛИ, ЕДЕТ К МЕСТУ ЕЕ ПРЕБЫВАНИЯ И ТЕМ САМЫМ УПОДОБЛЯЕТСЯ ДИЧИ, КОТОРАЯ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ УСТРЕМЛЯЕТСЯ В ТЕНЕТА ЛАЙЛИ

Когда он, опаленный той свечой,

Вернулся с огорченною душой,

Он захотел найти свечу иную,

Чтоб озарила тьму его ночную.

Всем спутникам он задавал вопрос:

«Кто весть о жизни мертвому принес?

Кто видел луноликих, черноглазых?

В каких о них рассказано рассказах?»

Дошла к нему однажды от гостей

Одна из опаляющих вестей.

«В таком-то племени есть молодая

Красавица, что краше девы рая.

Тюльпаноликую зовут Лайли,

Стремятся к ней со всех концов земли,

Чтоб описать ее, слова не властны:

Ступай и сам взгляни на лик прекрасный.

Ушам не совершить работу глаз.

С увиденным сравнится ли рассказ?»

То слово Кайсу принесло надежду.

Он встал, надел нарядную одежду

И запылал в восторге молодом,

Помчался на верблюдице верхом.

Он гнал свою верблюдицу к желанной,

Он гнал мечту на улицу желанной.

Его увидев, с лаской подошли

К пришельцу люди племени Лайли,

Сказали слово доброты и чести

И усадили на почетном месте.

Но тщетно он искал глазами ту,

Чью возжелал увидеть красоту

Томился он в тенетах странной страсти,

Вдруг шорох шелка, звон ножных запястий

Послышались ему издалека,

И улетучилась его тоска.

Он пальму жизнетворную увидел,

Он куропатку горную увидел!

Ее лицо румяно без румян,

Прекрасней всех стихов аравитян.

Лоб — серебра бесценного пластина,

О нет, луны блестящей половина!

Душистой амброй веет лук бровей,

Ресницы-стрелы мускуса черней.

Ты скажешь, ей в глаза взглянув: наверно,

Свои глаза ей подарила серна.

Уста ее багряны, как агат,

Нет, как вино багряное, пьянят!

А рот ее? Ты скажешь, свеж и молод,

Пчелиным жалом лепесток проколот,

И вот пчела, творя душистый мед,

Нектар из еле видной точки пьет.

А зубы? То жемчужин ожерелье,

На розе — утренней росы веселье.

А подбородка яблочко? Оно

Из серебра — соблазнами полно.

А родинка на нем? Да что же это, —

Быть может, мушка мускусного цвета?

О, яблочко, обвитое кольцом!

Не девушка ль с серебряным лицом

Рукою сжала яблочко-гостинец

И яблочко обвил ее мизинец?

А кудри? То не сделал ли ловец

Силки для уловления сердец?

Пришла Лайли — и засверкала прелесть.

Глаза и сердце Кайса разгорелись.

Огонь объял и Кайса и Лайли,

Они друг в друге тот огонь зажгли.

Та — завитка раскручивала волос,

А в этом — страсти пробуждался голос.

Та — открывала лик в блаженный час,

А в этом — разум и слабел, и гас.

Та — пропитала стрелы глаз отравой,

А этот — пел о гибели кровавой.

Та — изо рта роняла мед речей,

А этот, плача, — слезы из очей.

Та — капли пота на челе стирала,

А этот — т в книге жизни дней начало.

Та — красоты являла блеск ему,

А этот — брошен красотой во тьму.

Друг к другу, если выразиться ясно,

Как сахар к молоку, влекло их страстно.

Они слились в одно, как два цветка,

Слиянные единством стебелька.

Глаза своей возрадовались доле,

И сахар слов два друга раскололи,

Рассказывая о своей судьбе,

Выдумывая небыль о себе.

Что новые, что им былые беды?

Была в самой беседе цель беседы!

Не знали, что полны печали дни,

Что града скорби граждане они.

Казалось им: другого нет страданья,

Кроме того, что гаснет день свиданья.

Что любящим сулит ночная тень?

Они в разлуке встретят новый день!

Душа с душой беседовали внятно,

Без перевода речь была понятна:

«О господи, мне ночи ждать невмочь,

Пускай сегодня не наступит ночь!

Пусть солнце — государь всего живого,

Защитник дня от сумрака ночного —