Услышал ропот страсти безнадежной,
В котором были стоны и хвала, —
Смеющаяся роза расцвела:
«Вот младшая сестра идет за мною,
Поверь, я волоска ее не стою.
Там, где она, другие — не в цене.
Что я пред ней и сотни равных мне?»
Простак, такою речью соблазненный,
Забыл понятий нравственных законы.
В ошибку впав, другой увлекся он,
От прежней верности отрекся он.
Он долго ждал, в смятенье и тревоге, —
Никто не появлялся на дороге.
Тогда свои уста открыл он вновь,
В словах звучали просьбы, лесть, любовь.
Сказала та: «Лгунишка ты ничтожный!
Твоя любовь, твои страданья — ложны.
Один алтарь избрав, ему служи,
Не зная ни двуличия, ни лжи».
Доколе нам страдать от лицемерья?
Джами, к двуличным не питай доверья!
РАССУЖДЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ В ОПИСАНИЕ СОСТОЯНИЯ КОРЫСТНЫХ ПОЭТОВ, КОТОРЫЕ СПЛЕТАЮТ СИЛКИ ИЗ НИТЕЙ СТИХОВ ДЛЯ УЛОВЛЕНИЯ МУЖЕЙ, СВЕДУЩИХ В ПОЭЗИИ И НЕ СВЕДУЩИХ В НЕЙ
О ты, что, сердцем чист, умом глубок,
Нанизываешь ожерелья строк!
Раскрой талант, с трудом упорным дружен,
Чтобы росла цена твоих жемчужин.
Сверли слова, исполненный любви,
Жемчужин ценных не продешеви.
Доколе из корысти ткать одежды
Для каждого ничтожества, невежды?
Доколе в щедрых превращать скупцов,
Невеж — в радушных, глупых — в мудрецов?
Сто раз колоть ты можешь руки скряги —
Не выйдет капля крови или влаги,
А ты твердишь: «То щедрости рука,
То жемчугом обильная река!»
Того, кто долго буквы изучает,
Но где алиф, где даль — не различает,
Ты первым просветителем зовешь,
Провидцем и учителем зовешь.
Кто, устрашен мяуканьем кошачьим,
Спасается в мышиной норке с плачем —
Того зовешь ты тигром или львом,
Нет — более отважным существом!
Где этой лжи нечистые истоки?
Откуда эти гнусные пороки?
Твой грех корыстью, жадностью рожден.
А кто корысти, жадности лишен?
Корысть — ее узнаешь по приметам:
Все буквы ненасытны в слове этом!
Как только жадность победит тебя —
И упадешь ты, совесть погубя,
Пожитки понесешь в пещеру боли...
Презренный груз тебе тащить доколе?
Чернильница перед тобой, она,
Как и душа твоя, тесна, черна.
С тебя пример бумага взять хотела —
Как ты, от жадных мыслей пожелтела.
Перо бессильно, как твои стихи:
Письмо — неверно, в грамоте — грехи.
Бумагу ты сворачиваешь трубкой,
Ты к богачу спешишь с надеждой хрупкой.
Чернила капают, спешишь к нему,
Свои стихи засунув за чалму.
Не дай нам бог смотреть на богатея
И поджидать его, дышать не смея!
Но вот верхом он скачет из ворот,
А рядом с ним проворный скороход.
Бежишь ты униженно по дороге,
Его хваля, ему целуя ноги.
Ты свиток подаешь ему с мольбой,
То свиток алчности твоей слепой.
Эх, в клочья разорвать бы этот свиток —
Твоих грехов ужасных преизбыток!
Чтобы не пасть, как ты, богач берет
С презреньем свиток твой, скача вперед,
А ты бежишь за ним, с мольбой взирая,
Корыстолюбья зубы заостряя.
Хваля его, подумал бы сперва.
Рисунок по воде твои слова.
Стяжательства покинуть путь пора бы,
От суетности отдохнуть пора бы!
РАССКАЗ О ТОМ, КАК ПОЭТ ЛАГАРИ СЛОЖИЛ ХВАЛЕБНЫЕ СТИХИ В ЧЕСТЬ ГОСПОДИНА, КОТОРОМУ ИЗ-ЗА ТУЧНОСТИ ЕГО БЫЛИ ТЕСНЫ ОДЕЯНИЯ ПОКОЯ
Поэт, трудясь от ночи до зари,
Был худ и звался Тощим — Лагари.
Он как-то строки хорошо составил,
В них господина тучного прославил.
Толстяк учуял, что хвалебный стих
Желаньем дышит милостей благих,
И тонкого он убоялся слога,
Как дэв — стиха: «Нет силы, кроме бога!»
[18]Он тощим стихотворцем пренебрег,
Направился в богатый свой чертог.
Но тучность тут взяла его за горло,
Упал он: у него дыханье сперло.
Воскликнул восхвалитель Лагари:
«Ужасна тучность, что ни говори!»
Хоть тучный господин был горя полон,
От изречения этого расцвел он:
«Чревоугодье мы сочли бедой,
Но худшая беда — поэт худой.
Он одержал над тучностью такою
Победу тонкую своей строкою!»
Твоя душа — вот худоба твоя,
Джами, тучней души — алчба твоя,
Доныне разуму ты не научен:
Живешь — душою тощ, алчбою тучен.
365. ЧЕТКИ ПРАВЕДНИКОВ
ЧЕТКА ТРИДЦАТАЯ О СКРОМНОСТИ И О ТОМ, ЧТО НАДО СЛОМИТЬ ДРЕВО ГОРДЫНИ
Со всех сторон к тебе летит привет,
Но рта не раскрываешь ты в ответ.
О, почему ты так высокомерен,
Кичлив, заносчив и самоуверен?
Собою полон, полон пустоты,
А думаешь, что всех умнее ты.
Избавь себя от ветра самомненья:
Он тушит свет сердечного горенья.
Есть бедняки, что страждут без конца,
Чисты и благородны их сердца,
Им кажутся игрушками эмиры,
Твои вазиры и твои кумиры.
Но как ты смеешь с видом знатока
Смотреть на них с презреньем, свысока?
Далек от знанья тот, кто зазнается,
Под тяжестью плодов спина согнется.
Пустая ветвь стремится к облакам,
С плодами ветвь склоняется к ногам.
Набитыми карманами не хвастай-
Увы, они пустеют очень часто.
Мы не находим вежливости в том,
Что, видя кость, виляет пес хвостом.
Усы того, кто жаден, — знает всякий —
В сравненье не идут с хвостом собаки.
Хвалу услышав, не гордись, богач,
А голову ты в свой ларец упрячь.