Избранные произведения. I том

— Это никто. Если у тебя есть друг, то это определенный человек, а не класс или рабочая группа. Ты же не имеешь в друзьях весь класс четыре-семь, согласен? Если ты ложишься в постель с женщиной, то это какая-то определенная женщина, или я не права? Все остальное во Вселенной изменчиво… подвижно, случайно, это серый дым, который проходит у тебя сквозь пальцы. Единственное, что постоянно, так это люди: твоя семья, твои друзья, любовница, твой покровитель. Ты можешь дотронуться до них, быть близок к ним… вдыхать жизнь, теплую и осязаемую. Пот, кожа и волосы, слюна, дыхание, тело. Вкус, осязание, обоняние, цвета. Боже праведный, это все то, что ты можешь почувствовать! А что имеет смысл, кроме людей? На что ты можешь положиться, если не на своего покровителя?

— Положиться на себя.

— Риз заботится обо мне. Он большой и сильный!

— Он тебе как отец, — сказал Бентли. — А я ненавижу отцов.

— Ты… психопат. С тобой что-то не в порядке.

— Знаю, — согласился Бентли. — Я — больной человек. И чем больше я смотрю на окружающий мир, тем сильнее становится моя болезнь. Я настолько болен, что мне кажется, будто вокруг меня больны все, а я — единственный здравомыслящий человек. Это очень плохо.

— Да, — тихо ответила Элеонора.

— Мне бы хотелось с большим грохотом обвалить всю эту систему. Но мне этого даже не надо делать: она разваливается сама. Кругом все тонкое и пустое. Игры, лотереи — детские игрушки! Все держится на присяге. Продажность, циничность, роскошь и нищета, равнодушие… вопящие телевизоры. Человек идет убивать другого человека, а все аплодируют и с интересом наблюдают. Во что мы верим? Что имеем? Умелых преступников, работающих на влиятельных преступников. Присяги, которые мы даем пластиковым бюстам.

— Бюст — это символ. И это не продается. Это то, что ты не можешь ни продать, ни купить. — Зеленые глаза Элеоноры победно сверкнули. — Ты сам это знаешь, Тед. Это самое ценное, что мы имеем. Обоюдная верность, верность, связывающая покровителя и подопечного, мужчину и любовницу.

— Может быть, и так, — медленно кивнул Бентли. — Верность человека идеалу.

— А что такое идеал?

Но Бентли не смог найти ответа. Какие-то колесики, шестеренки и рычажки у него в голове вдруг застопорились. В его мозгу закружились незнакомые, непонятные мысли, непрошеные и нежеланные, они-то и застопорили весь механизм. Откуда они там появились? Ответа на этот вопрос у него не было.

— Это все, что у нас осталось, — наконец сказал он. — Наши присяги. Наша верность. Это тот цемент, который ещё сдерживает разваливающуюся систему. Но чего это стоит? Насколько это прочно? Все это тоже потихонечку исчезает.

— Неправда! — выдохнула Элеонора.

— Разве Мур верен Веррику?

— Нет! Поэтому мы и расстались. С ним и с его теориями. Он только им и верен, им и Гербу Муру. — Её хорошенькие черты исказила ярость. — Меня тошнит от этого.

— И Веррик неверен своей присяге, — осторожно сказал Бентли. Он попытался оценить реакцию девушки, но её лицо стало каменным и бесцветным. — Не только Мур, не надо все валить на него одного. Он стремится к тому, что может ухватить. Точно так же поступают и все остальные. И Риз Веррик не исключение. Любой из них отбросит в сторону свою присягу, чтобы оттяпать лишний кусок пирога, захватить место получше. Это часть общего стремления наверх, и ничто их не сдержит на этом пути. Когда все карты будут раскрыты, ты сама увидишь, как мало стоит верность.

— Веррик никогда не предаст! Он не допустит падения людей, которые на него положились!

— Он это уже сделал. Он нарушил моральные нормы, когда принимал мою присягу. Ты это сама знаешь, ты в этом тоже замешана. А я присягал, полностью доверяя верховному крупье.

— Господи, — устало сказала Элеонор. — Ты этого никогда не забудешь. Ты злишься, потому что считаешь, что из тебя сделали дурака.

— Это серьезнее, чем ты хочешь представить. Тут проявилось истинное лицо нашей структуры. В один прекрасный день ты сама все поймешь. А я знаю уже сейчас, и готов ко всему. Что ещё можно ждать от общества игр, лотерей и убийц?

— Не надо винить Веррика. Отбор был введен много лет назад, когда система начала руководствоваться М-игрой.

— Веррик даже не собирается следовать правилам Минимакса. Наоборот, он хочет разрушить их своей стратегией с Пеллигом.

— Но это сработает. Разве нет?

— Вполне возможно.

— Так на что же ты жалуешься? Разве это не главное? — Она с жаром схватила его за руку. — Брось, забудь про это. Чёрт, ты слишком много думаешь. Мур слишком много говорит, а ты слишком много думаешь. Наслаждайся жизнью, завтра будет великий день.

Элеонора налила выпивку и поднесла один стакан Бентли.

Он мрачно прикладывался к стакану, а она пристроилась рядом на диване. Её темно-рыжие волосы поблескивали в полумраке. Элеонора поджала под себя ноги. Две свинцового цвета точки на её висках стали уже менее заметными, но ещё не пропали. Прижавшись к Бентли, она тихо спросила:

— Скажи мне, ты останешься с нами?

Какое-то время Бентли хранил молчание.

— Да, — в конце концов сказал он.

— Слава богу, — выдохнула Элеонора. — Я очень рада.