Избранные произведения. III том

Таких людей она в своей жизни не встречала, а если и встречала, то не могла толком разглядеть, что они собой представляют. Кстати, разве она сама не сидела на ступеньках какого-то дома «на самой аристократической улице Лондона», не зная, что ее примут за проститутку? Как давно это было, казалось ей, хотя произошла та история лишь вчера ночью.

Знакомство с Гарри было самым интересным событием, случившимся с ней за долгое время. Он воплощал все, о чем она мечтала. Он мог делать все, что его душе угодно! Утром Гарри решил лететь в Америку, а днем он уже летит в самолете над Атлантикой. Если он хотел танцевать ночь напролет и спать потом весь день, то именно так и поступал. Он ел и пил что хотел и когда хотел, в «Ритце», или в пабе, или на борту самолета компании «Пан-Американ». Он мог вступить в коммунистическую партию, а затем выйти из нее, ни перед кем не отчитываясь. Когда ему нужны были деньги, он просто их брал у людей, у которых их имелось больше, чем они заслужили. Настоящий свободный дух!

Ей хотелось лучше узнать его, и было противно даже обедать не с ним.

В столовой стояли три столика на четыре человека каждый. Барон Габон и Карл Хартманн сидели за соседним с Оксенфордами столиком. Отец окинул их презрительным взглядом, когда они вошли, потому, наверное, что оба были евреями. С Хартманном и Габоном за столиком сидели Оллис Филд и Фрэнк Гордон. Гордон — немножко старше Гарри, красавчик с жесткой линией рта, а Оллис Филд — весь какой-то линялый пожилой человек, абсолютно лысый. Когда эта парочка осталась на борту самолета, пока все пассажиры пошли прогуляться в Фойнесе, о них начались пересуды.

За третьим столиком сидели Лулу Белл и княгиня Лавиния, которая громко жаловалась, что салат из креветок чересчур соленый. Их соседями оказались те двое, что сели на самолет в Фойнесе, мистер Лавзи и миссис Ленан. Перси сказал, что они заняли номер для новобрачных, хотя не женаты. Маргарет удивилась, что «Пан-Американ» смотрит на это сквозь пальцы. Наверное, приходится нарушать правила, потому что масса людей хочет лететь в Америку.

Перси уселся за столик в черной еврейской ермолке. Маргарет прыснула. Где он ее нашел? Отец сорвал ермолку с головы сына, сердито проворчав:

— Глупый проказник!

У матери все время было печальное лицо — с тех пор как она уняла слезы по Элизабет.

— Ужасно рано для обеда, — сказала мать, просто чтобы не молчать.

— Сейчас половина восьмого, — сказал отец.

— Почему же не темнеет?

Вместо отца все объяснил Перси:

— Темнеет дома, в Англии. Но мы в трехстах милях от побережья Ирландии. Мы гонимся за солнцем.

— Но все равно скоро станет темно?

— Часам к девяти, я думаю, — предположил Перси.

— Хорошо, — невыразительно проговорила мать.

— Понимаешь, если бы у нас была достаточная скорость, мы бы не отставали от солнца и никогда бы не темнело, — продолжал Перси.

— Думаю, нет никаких шансов, что люди когда-нибудь построят самолет, способный летать с такой скоростью, — снисходительно сказал отец.

Стюард Никки принес первое блюдо.

— Мне, пожалуйста, не надо, — заявил Перси. — Креветки — еда не кошерная.

Стюард посмотрел на него в изумлении, но промолчал. Отец залился краской.

Маргарет постаралась поскорее переменить тему:

— Когда следующая посадка, Перси? — В таких вещах он был всегда осведомлен раньше всех.

— Время полета до Ботвуда шестнадцать с половиной часов. Мы прибудем в девять часов вечера по английскому летнему времени.

— А сколько будет в Ботвуде?

— Ньюфаундлендское стандартное время отстает от среднего по Гринвичу на три с половиной часа.

— Три с половиной? — удивилась Маргарет. — Не знала, что есть места, где время отсчитывается с точностью до получаса.

— Ботвуд, как и Англия, живет по летнему сберегающему времени, поэтому в Ньюфаундленде будет пять тридцать утра.

— Я не проснусь, — устало проговорила мать.

— Проснешься, — уверенно заявил Перси. — Ты будешь себя чувствовать как в девять утра.

— Здорово мальчишки разбираются во всех технических деталях, — пробормотала мать.

Она всегда раздражала Маргарет, когда прикидывалась глуповатой, считая проявления интеллекта не женским делом. «Мужчины не любят слишком умных девушек, дорогая», — не раз говорила она дочери. Маргарет давно перестала с ней спорить, хотя не верила ни одному ее слову. Она считала, что мыслить так могут только недоумки. Умные мужчины любят умных женщин.

Она услышала, что за соседним столиком разговор ведется на повышенных тонах. Барон Габон и Карл Хартманн о чем-то спорили, а их соседи по столику в замешательстве молчали. Маргарет вдруг осознала, что они спорили всегда, когда она их видела. Наверное, удивляться тут нечему: если вы разговариваете с одним из самых блестящих умов во всем мире, то не болтаете о пустяках и выслушиваете совершенно неординарные вещи. Она уловила слово «Палестина». Ясно, говорят о сионизме. Она опасливо взглянула на отца. Он тоже понял, о чем идет речь, и выглядел сердитым. Прежде чем он успел что-то сказать, Маргарет вставила:

— На нашем пути шторм. Самолет будет швырять, как машину на кочках.