Перебивая друг друга, мы принялись рассказывать подробности стычки. Офицер связи перелез из кабины в кузов и вмешался в разговор; даже шофер временами просовывал голову сквозь разбитое окно и вставлял какие-то замечания. Эсэсовец, качаясь на коленях, вопросительно обводил нас глазами. Он оправился от страха и временами довольно улыбался, должно быть, радуясь тому, что остался жив. На его молодое лицо вернулась гримаска, угодливая и нахальная, видимо составляющая обычное его выражение.
Он с глупой фамильярностью хлопнул Аркадия по колену и жестом показал, что хочет курить.
Аркадий с интересом взглянул на него.
— Шё мы цацкаемся с этой жабой? — сказал Аркадий и задумчиво посмотрел на свой наган.
Саша положил свою тяжелую руку Аркадию на плечо.
— Пленного не трогать.
— Ты уральский христосик, — сказал Аркадий сквозь стиснутые зубы, — всех тебе жаль. Сказано: смерть фашистским захватчикам!
— Так то в бою, — сказал Саша, — а про пленных того не сказано.
— Да пусти ты меня! — крикнул Аркадий, тщетно пытаясь скинуть медвежью Сашину лапу. — А гитлеровцы могут жечь живьем наших пленных бойцов?!
— Они звери, а мы люди, — сказал Саша. Васильев открыл глаза и строго сказал Аркадию:
— Спрячьте оружие.
— Du, Soldat, verstehst du mich? [2]
— сказал Аркадий, засунув наган в кобуру. Как большинство портовых рабочих, он умел кое-как сказать несколько слов на разных языках. — Du bist Schweinehund, nicht wahr? [3]— О ja [4]
, — поспешно согласился пленный.— Du, du… sie alle Faschisten, sie sind… — Аркадию не хватало слов, — Sie sind sehr kleine Menschen, verfluchte, dreckische [5]
.— О ja, ja! [6]
— охотно подтверждал фашист.— Тьфу! — плюнул Аркадий. — Я его крою последними словами, а он соглашается. Просто за человека обидно, когда видишь фашистов. Я не понимаю — где ж тот народ, великий немецкий народ, который мы всегда уважали? А?
— Их эта гадина Гитлер обработал, — ответил Часиков.
— Как мог он это сделать? — с силой сказал Аркадий. — Особенно такое ничтожество, как Гитлер? Нет, я этого не пойму. Сколько ни думаю, я этого не пойму. И никто мне этого не может объяснить.
Он махнул рукой и отвернулся.
Мы ехали в молчании по дороге среди лесов. Всем стало немного грустно. Мы смотрели на гитлеровца и, подобно Аркадию, старались по грубым и ничтожным чертам его лица понять — что же заставило бесчисленные орды этих жалких и кровожадных людей наброситься на нашу землю, разорять и безобразить ее? И каждый из нас повторил в эту минуту в сердце своем призыв родины истребить всех фашистских оккупантов, всех до одного! Ничего, мы справимся с этим зверьем, как люди, как сильные, свободные люди.
Аркадий вынул из кармана свой щегольской портсигар и угостил всех папиросами. Эсэсовца тоже.
Глава 7
Офицер связи остановил машину у покосившегося верстового столба с замазанной цифрой.
— Валяйте напрямик, через лес, — сказал он нам, — и вы попадете точно к себе в батальон. Он сейчас во втором эшелоне. Так шагов тысячи полторы. Все время на северо-северо-восток. Конечно, вы можете поехать с нами в штаб полка, но оттуда вам придется дать порядочного крюка.
— Спасибо, товарищ лейтенант, — сказал Аркадий, — мы потопаем прямо…
Мы крепко пожали руки Часикову и шоферу (Васильев спал) и углубились в лес. Мы шли гуськом с интервалом шагов пятьдесят, впереди Аркадий, позади Саша, я в середине.
Было еще серо, но птицы уже запевали. Они долго, не улетали в этом году, — осень выдалась необычайно теплая.
В лесу было тихо, и мы без приключений добрались до батальона. Нам повезло: отсюда шел попутный связной броневичок в четвертую роту, и через полчаса мы вскарабкались на красные глинистые холмы, поросшие могучими соснами. Здесь расположился первый взвод.
— Саша, мы дома! Чувствуешь? — сказал Аркадий и хлопнул гиганта по спине.
Саша радостно улыбнулся. Да, это был их родной дом! Что из того, что рота переменила позиции и отошла из деревни в лес! Для солдата дом — это не место, а товарищи, вместе с которыми ешь, спишь, дерешься, помираешь. Люди окружили Аркадия и Сашу. Галанин снял с плеча пулемет и передал Саше. Саша открыл затвор и сказал огорченно:
— Запакостили… Гляди, канал-то ствола как отхожее место. Зачем таскали мой примус-то в бой? Чо, своих мало?
— А ты соображаешь, что тут вчера было? — со злостью ответил Галанин.
— Оставь его, Саша, — пренебрежительно сказал Аркадий, — видишь, студент в расстроенных чувствах. Никак не может привыкнуть, шё на войне стреляют.
Саша, ворча, принялся чистить пулемет.
Аркадий с торжественным видом выгрузил из карманов свои ленинградские покупки и крикнул:
— Галанин!
— Я! — отозвался студент.
— Получай бритвы.
— Спасибо, — буркнул Галанин.
— Шапошников!
Молчание. Потом чей-то голос:
— Убит вчера.
— Шапиро! — выкрикнул Аркадий как ни в чем не бывало.
— В госпитале. Ранен вчера.
Аркадий нахмурился. Потом не очень уверенным голосом:
— Кожевников!
Кожевников протянул руку и получил свои подворотнички.
— Тарасовский!
— Убит вчера.
Аркадий замолчал. Потом он сказал:
— Видать, вчера горячо было?
— Да. Баня…
Аркадий помотал головой.