Избранные произведения. Том II

— Поедем в Одессу, через Гранд-канал, как ты хотел.

Мишель был в восторге. От этой новости с его лица даже исчезла некоторая угрюмость, которая появилась после погружения в Берроуз, — он был рад тому, какое действие это произвело на Майю, но вскоре снова погрузился в глубокую грусть. Он стал непривычно молчаливым, несколько угнетенным, словно его потрясло то, как много великая затопленная столица значила в его жизни. Майя не вполне его понимала. А сейчас, увидев, как на нее повлиял этот опыт, и внезапно ощутив перспективу оказаться в Гранд-канале — это название казалось Майе одной большой шуткой, — Мишель рассмеялся. И это ей уже было приятно видеть. Мишель считал, что Майя в последнее время нуждалась в помощи, но она точно знала, что трудности сейчас были у него.

Через несколько дней они поднялись по трапу на палубу длинного и узкого парусника, чья единственная мачта и парус составляли один элемент из матово-белого материала, формой напоминая птичье крыло. Это был своего рода пассажирский паром, который все время плыл по Северному морю на восток, совершая бесконечное кругосветное путешествие. Когда все оказались на борту, они вышли из небольшой гавани Дю Мартерея и, не теряя из виду землю, повернули на восток. Парус, как выяснилось, был гибким и двигался в разных направлениях. Изгибаясь, как птичье крыло, он изменялся и каждую секунду принимал новое положение, управляемый искином, постоянно реагирующим на порывы ветра.

Ближе к вечеру второго дня путешествия к Нэрроуз на горизонте перед ними появился Элизийский массив — отсвечивающая розовым масса на фоне гиацинтового неба. Тогда же возникло и побережье материка на юге, которое словно вытянулось специально, чтобы увидеть массив по ту сторону бухты. Утесы перемежались с болотистыми участками, а за ними возвышалась еще бо́льшая скала. Ее горизонтальные красные слои рассекались черными и кремовыми полосами, а уступы были покрыты криткумом и травой и посыпаны белым гуано. Волны ударялись об эти утесы и отступали назад, после чего быстро смешивались с надвигающимися водами. Коротко говоря, плыть здесь было восхитительно: плавно скользя по волнам, подгоняемые ветром, несущимся от берега, особенно во второй половине дня, вместе с водяной пылью, придающей воздуху соленый вкус — Северное море теперь становилось соленым, — и играющим у нее в волосах, белый V-образный кильватерный след, блестящий посреди темно-синей воды… Восхитительные дни. Майе хотелось оставаться на борту, плавать вокруг света снова и снова, никогда не сходить на берег и никогда не меняться… Она слышала, что появились люди, которые так и жили — в гигантских кораблях-теплицах. Так, полностью себя обеспечивая, они плавали по просторам океана в своей собственной талассократии.

Но впереди начинался Нэрроуз, сужающийся пролив. Путешествие из Дю Мартерея почти подошло к концу. Почему хорошее всегда так быстро заканчивалось? Мгновение за мгновением, день за днем — такие насыщенные и прекрасные, — и вдруг они уходили навсегда, задолго до того, как удавалось должным образом в них погрузиться, как удавалось прожить их по-настоящему. Плавать всю жизнь, оглядываясь на кильватер, открытое море, проносящийся ветер…

Солнце опустилось, свет косо падал на скалы, поднимался по всем их неровностям, выступам, полостям, уходящим прямо в море утесам, красным камням в голубой воде. И все было не тронуто человеком — не считая того, что само море создано искусственным путем. Внезапные осколки великолепия разлились по ее телу. Но солнце пропадало из виду, и зазор между скалами впереди знаменовал первую большую гавань Нэрроуза — Родос, где они собирались встать в док на ночь. Там они намеревались в длинных сумерках отужинать в прибрежном кафе, после чего такого славного плавания под парусом уже не повторится. В предвкушении вечера она чувствовала странную ностальгию по только что ушедшему моменту.

— Вот я снова жива, — сказала она себе, удивившись тому, что это вообще произошло.