Избранные произведения. Том II

что эта самая свобода, не нарушающая спокойствия в государстве и

права верховной власти, может и даже должна быть допущена и что

она не может быть отнята без большой опасности для мира и без

большого вреда для всего государства. Чтобы доказать это, я начинаю

с естественного права каждого, т.е. доказываю, что оно простирается

так далеко, как далеко простираются желание и мощь каждого, и что

никто на основании права природы не обязывается жить сообразно со

склонностями другого, но каждый есть защитник своей свободы.

Кроме того, показываю, что никто этим правом не поступается на

самом деле, если только он не возлагает на другого власти на свою

защиту, и что тот, на кого каждый перенес свое право жить сообразно

с собственными склонностями вместе с правом и властью

самозащиты, необходимо удерживает эти права абсолютно. Отсюда я

показываю, что те, у кого в руках находится верховная власть, имеют

право на все, что они в состоянии сделать, и что только они суть

защитники права и свободы; остальные же должны во всем

действовать только согласно с их решением. Но так как никто не в

состоянии отказаться от своей власти на самозащиту настолько, чтобы

перестать быть человеком, то я заключаю отсюда, что никто не может

быть совершенно лишен своего естественного права, но что

подданные как бы по праву природы удерживают нечто, чего от них

нельзя отнять без большой опасности для государства, и оно поэтому

либо молча им предоставляется, либо об этом ясно договариваются с

теми, в чьих руках находится власть. Рассмотрев это, я перехожу к

государству евреев, которое довольно подробно описываю, чтобы

показать, на каком основании и по чьему решению религия получила

силу права; мимоходом отмечаю кое-что и другое, представляющееся

мне достойным знания. После этого показываю, что обладатели

верховной власти суть защитники и толкователи не только права

гражданского, но и церковного и что только они имеют право решать, что справедливо, что несправедливо, что благочестиво, что нечестиво; и, наконец, заключаю, что они наилучшим образом могут удерживать

это право и сохранять господство, не подвергаясь опасности, если

только каждому дозволяется думать то, что он хочет, и говорить то, что он думает.

15

15

В

от все, читатель-философ, что я предлагаю тебе здесь на рассмотрение

в надежде, что оно вследствие важности и полезности содержания как

всего сочинения, так и каждой главы не будет принято

неблагосклонно. Сказал бы об этом больше, но не хочу, чтобы это

предисловие разрослось в целый том, в особенности же потому, что

самое главное, думаю, весьма хорошо известно философам.

Остальным же я не хочу рекомендовать этот трактат, ибо у меня нет

никаких оснований надеяться, что он может понравиться им в каком-

либо отношении; я ведь знаю, как упорно держатся в душе те

предрассудки, которым дух предался под видом благочестия; знаю

также, что избавить толпу от суеверия так же невозможно, как и от

страха; наконец, знаю, что постоянство толпы заключается в упорстве

и что она в выражении похвалы или порицания не руководится

разумом, но увлекается страстью. Поэтому толпу и всех тех, кто

подвержен таким же аффектам, как она, я не приглашаю к чтению

этого труда; я даже предпочел бы, чтобы они совсем не обратили

внимания на эту книгу, нежели были бы огорчены ею, толкуя ее

превратно, как это они обыкновенно делают. Ибо пользы они себе

нисколько не принесут, а между тем повредят другим, которые

философствовали бы свободнее, если бы им не мешала единственная

мысль, что разум должен быть служанкой богословия; последним, я

надеюсь, это сочинение будет весьма полезно.

В

прочем, так как у многих, вероятно, не будет ни досуга, ни охоты

прочитать всю книгу, я должен здесь же, как и в конце этого трактата, напомнить, что я не пишу ничего такого, чего бы я весьма охотно не

подверг разбору и суждению верховной власти моего отечества. Ибо

если она признает, что нечто из того, что я говорю, противоречит

отечественным законам или вредит общественному благосостоянию, то и я хочу, чтобы это не было сказано. Я знаю, что я человек и мог

ошибиться; но я всячески старался о том, чтобы не впасть в ошибку, а

прежде всего о том, чтобы все, что я пишу, соответствовало законам

отечества, благочестию и добрым правам.

16

ГЛАВА I

О ПРОРОЧЕСТВЕ

П

ророчество, или откровение, есть известное познание о какой-нибудь

вещи, открытое людям богом. Пророк же есть тот, кто истолковывает

откровение божие тем, которые не могут иметь верного познания о

предметах божественного откровения и которые поэтому могут

принимать предметы откровения только на чистую веру. Пророк ведь

называется у евреев «наби» *, т.е. оратор и истолкователь, но в