Избранные труды

Имеющаяся ответственность по ст. 218 УК за незаконное ношение, хранение, приобретение, изготовление или сбыт оружия (боеприпасов, взрывчатых веществ) проблему и общей-то вооруженности криминальных образований не решает. Что же говорить о вооруженности ситуативной? В сложившейся сегодня обстановке редут ст. 218 УК явно нуждается в поддержке. Таковой могло бы стать установление повышенной ответственности за совершение ряда преступлений в состоянии вооруженности. Речь идет, естественно, не о тех деликтах, где наличие оружия или предмета, могущего быть использованным в качестве оружия, является необходимым элементом преступления. Большинство убийств, например. Речь идет об установлении повышенной ответственности за преступления в состоянии вооруженности, для совершения которых оружия не надобно, идя на которое преступник вооружается на всякий случай или захватывает с собой оружие по привычке. Кража, к примеру. Это может содействовать разрешению интересующей нас проблемы (улучшить положение законопослушного гражданина в момент конфликта его с законоослушником).

Поясню. Преступник идет на квартирную кражу, не рассчитывая на столкновение. Однако по какой-то причине (хозяин вернулся раньше положенного срока или вообще «наколка» была не верна) – противостояние. Здесь уже (законы психологии!) никакое представление о негативных последствиях сделать ничего не сможет: имеющееся оружие, скорее всего, будет применено. Включать механизмы сравнительной оценки надобно раньше.

Источники утверждают, что когда во Франции действовало подобное положение, вор, собираясь на кражу, тщательно удалял из своих карманов не только оружие, но и любые предметы, могущие быть использованными в качестве такового – вплоть до маникюрных ножниц.

3. Воздаяние

И аз воздам

3.0. Скажу сразу же: задачу уголовного судопроизводства как отрасли государственной деятельности можно рассматривать в качестве способа ресоциализации асоциальных элементов, совершивших уголовные преступления. Однако такой, теоретически вполне допустимый, подход находится слишком далеко от реальных результатов уголовного процесса и очень скромных достижений современного пенитенциарного воздействия. Для меня сегодня уголовный процесс – средство обеспечить пристойную (безопасную) жизнь законопослушному гражданину. Ресоциализация преступника – составная часть задач уголовного судопроизводства. Однако не ближайшая. Ближайшая и основная сегодня – пресечение зла и воздаяние за него. Определение адекватного воздаяния (меры ответственности) за совершенное преступление – дело весьма важное. Однако непродуктивное и даже бессмысленное до той поры, пока преступление не раскрыто и преступник не изобличен.

Между тем, если не считать малоуспешных попыток правоохранительных ведомств инициировать принятие законов, оптимизирующих процесс раскрытия преступлений[435], все имевшие место принципиальные изменения уголовно-процессуального законодательства – от изменения времени появления в процессе защитника до введения судебного порядка санкционирования и обжалования мер процессуального принуждения – ориентированы на фигуру законоослушника. А между тем, прежде чем гарантировать интересы законоослушника, его надо, по крайней мере, выявить (взять за шиворот).

3.1. Оптимизации российского уголовного судопроизводства в его эвристических аспектах способствовало бы совершенствование законодательства и практики его применения по двум следующим направлениям: взаимодействию с населением и улучшению использования данных оперативно-розыскной деятельности.

О первом из этих направлений частично речь уже шла выше.

3.1.1. Процедуру превращения материалов, добытых в ходе оперативно-розыскной деятельности, в доказательства не следует упрощать. Однако ее не надобно и усложнять. К факту использования в уголовном судопроизводстве информации и объектов, полученных оперативными аппаратами и методами, не только дозволенными, но и предписанными им законом, следует относиться так же по-деловому, как и к представлению материалов защитником. И те, и другие нуждаются в проверке и объективной оценке.

Вот только методы и критерии оценки оперативно-розыскных материалов зависят от их гносеологической базы. Господствующее ныне при оценке положение: материальный объект или информация могут иметь доказательственное значение лишь при условии, что суду известно их происхождение. Такой генетический, я бы сказал, подход. А как быть, если оперативный работник по жизненным (подчас, в буквальном смысле) соображениям не может назвать способ, которым получен представляемый для судебного исследования объект? Отбросить его? Не пробросаемся ли!

Между тем, представляется мне, есть способ проверки, не уступающий по своей надежности генетическому. Это установление тождества представляемого следователю или суду объекта объекту – элементу познаваемой ситуации.

Проиллюстрирую сказанное.